Большая книга одесского юмора (сборник) - [49]

«Месть! – пронеслось у меня в голове. – Жестокая месть! А говорили тебе, дураку: попридержи язык! Перестань пререкаться с главным! Он твои шуточки недолюбливает!.. А ты? Вот, скажем, на последней летучке…»

– Редактор Голубенко, мне доложили, что вчера всю первую половину дня вы играли в настольный теннис, а потом вообще ушли домой, сославшись на то, что повредили правую руку. Это правда?

– Правда.

– И сценарий, конечно, не написали…

– Написал.

– Интересно. И как же вы его написали, если вы повредили правую руку?

– Но я же повредил не левую ногу…

Хихиканье товарищей за спиной. Шепот:

– Смотри, доиграешься…

Вот доигрался.

– Я не справлюсь, – твердо сказал я товарищу Иванову.

– Справитесь, – твердо сказал товарищ Иванов. – Пошлем вас на годичные курсы закрытого типа. А потом, под руководством опытных наставников, так сказать, вперед…

«…к паранойе», – закончил я про себя.

Какой, к чертовой матери, год?! Три месяца мне оставалось зарабатывать себе на хлеб на этой замечательной студии. Ну, в крайнем случае, четыре! Уже дописывалась по ночам первая пьеса, и был даже театр, который соглашался ее поставить. А там – свобода! Немыслимые гонорары! (Ну так мне тогда казалось по молодости.) И главный редактор все это знал. И даже сцены из пьесы ему вроде бы нравились. И вот, несмотря на это… А может, именно поэтому?..

– А я не член Коммунистической партии, – выложил я наконец свой главный козырь.

– Действительно? – удивился товарищ Иванов и посмотрел на главного редактора.

– Да, – подтвердил тот. – Хотя мы неоднократно предлагали… Но товарищ Голубенко отказывается. Говорит, что боится писать заявление. У нас оно типовое: «Прошу принять меня в КПСС, так как я не мыслю себе дальнейшей жизни вне рядов партии». Так он, видите ли, опасается, что если его вдруг не примут, то он как честный человек должен будет покончить жизнь самоубийством.

– Ну зачем же так прямо все понимать, – улыбнулся товарищ Иванов и посмотрел на меня совсем уж по-отечески. – Хотя, в определенном смысле, это тоже характеризует вас с принципиальной стороны… В общем, вы нам подходите. Будем работать вместе!

И товарищ Иванов отбыл в свою контору.

– Ну что же вы так со мной? – спросил я у главного редактора, когда мы остались вдвоем.

– Вы о чем? – удивился тот. – О том, что я отозвался о вас положительно? А что же я должен был сказать? Что вы не являетесь на работу? Что важные политические сценарии пишете левой ногой? Что ради красного словца не пожалеете не то что… неизвестно кого, но даже своего главного редактора?.. Но тогда как же я объясню, почему я до сих пор вас не выгнал? Или я должен был сказать, что на самом деле вы просто не любите нашу Коммунистическую партию?

– Ну почему вы думаете, что я ее не люблю? – вяло сопротивлялся я. – Просто я еще хотел, так сказать, проверить свои чувства…

– Опять? – сухо спросил редактор, поднимая левую бровь.

– Нет, – сказал я, поднимая вверх обе руки. – Все. Сдаюсь! Больше ничего такого не повторится. Честное слово. Но только помогите мне выпутаться из этой истории.

Главный редактор отвернулся к окну и забарабанил пальцами по столу. Вообще-то он был человек незлой. Во всяком случае, видя перед собой заблудшую овцу, осознавшую все свои прегрешения, мог иногда протянуть руку помощи…

– Хорошо, – сказал он наконец. – Сделаем так: ну, я вас уже охарактеризовал – и по-другому охарактеризовать уже не имею права. Но вот если ваши товарищи по редакции напишут в соответствующую инстанцию, что вы, так сказать, недостойны и что только родной коллектив может вас перевоспитать…

– Но кто же под этим подпишется? – удивился я.

– А зачем обязательно подписываться? – удивился редактор.

– Так вы что же, предлагаете, чтобы мои товарищи по работе написали на меня анонимный донос?! Но у меня нету таких товарищей!

– Вы так считаете? – заинтересованно посмотрел на меня редактор. – Тогда у вас остается только один вариант… Попытайтесь догадаться сами.

И я догадался.

В тот же вечер, оставшись в редакции наедине с чистым листом бумаги, я взял карандаш в левую руку (и откуда я знал, что так поступают опытные анонимщики, чтобы изменить почерк? Может, у нас у всех это в генах?) и начал выводить: «Как благонамеренные граждане, считаем своим долгом довести до вашего сведения, что работник нашей студии Голубенко Г. А. является идейно незрелым, морально малоустойчивым человеком…» – и так далее и тому подобное. В общем, все как положено.

Больше с товарищем Ивановым я уже не встречался.

А через полгода вышла первая пьеса, потом вторая… десятая… И политических доносов на себя мне уже не нужно было писать. Теперь это делали совершенно другие люди. И называлось это совсем по-другому. А именно – рецензия на спектакль.

Тот еще фрукт, или Немного о себе

1

Как говорили философы древности? «Чтобы понять человека, его нужно увидеть мертвым». Чушь! – говорю я вам. Чтобы понять человека, его нужно увидеть пьяным! Вот когда проявляется истинное нутро нашего гомо сапиенса. Я, например, знал одного богатейшего предпринимателя, истинного благотворителя и мецената, который, подвыпив, ни разу в жизни не уходил из ресторана, не прихватив с собой казенную вилку или рулон туалетной бумаги.