Болотное гнездо - [62]

Вера достала из холодильника отпотевшую банку с клубничным вареньем, поставила синенькие, из тонкого фарфора чашечки.

– Послушай, а почему Катя не зашла? – вдруг вспомнила она.

– Они еще там, – сделав вид, что рассматривает портрет на стене, а на самом деле спрятав от Веры лицо, махнул рукой Санька. – Мне-то завтра рано вставать. Ты не знаешь, ушла машина за бензином, нет?

– Должна. Не знаю, – пожав плечами, ответила Вера. – Я говорила Лахонину, что бензин нужен. Он знает.

– Вера, а почему ты у Лахонина практику проходишь? Ты же здешняя, еланская.

– Так меня туда Адам Устинович попросил. После того как Кушеверов наш пруд засорил, а тут еще ваш Падалкин горох потравил, Адам Устинович им не доверяет. Говорит: за нашими соседями глаз да глаз нужен, им лишь бы отрапортовать. У них и с Геннадием Васильевичем настоящая война. Лахонин его ретроградом называет, а Шипицын – временщиком.

Вера налила в чашечки чай, достала из шкафчика маленькие ложечки.

– Давай к столу, – улыбнувшись, сказала она. – Вот не думала, что родственниками окажемся. Я ведь часто к бабке Матрене приходила. Она мне про вашу родню рассказывала. И как с дедом познакомились, и про отца твоего. Тебя часто вспоминала. Иногда письма твои из училища читала.

Санька почувствовал, что краснеет. Как много дал бы он сейчас, чтобы что-то вернуть, изменить. Он вдруг подумал, может быть, именно для того и летал сюда, чтобы увидеться с Верой, посидеть рядом с ней. Хотя всего этого, пройди он мимо, могло и не быть. Не было бы этого вечернего чая, пустякового с виду разговора, который неожиданно стал продолжением той, прежней жизни и прежних добрых отношений. С Верой ему всегда было просто и понятно, в последнее время он жил не своей, чужой жизнью. Часто приходилось подлаживаться, выполнять то, что нужно было другим, а не ему.

– Странно все так, – улыбнулся он, – живем в одном городе и не видимся.

– А я тебя видела прошлой зимой, – неожиданно сказала Вера. – Ты с женой шел. Красивая она, на киноартистку похожа. Как ее зовут?

Что-то оборвалось у Саньки внутри, точно его опять поймали на нехорошем. Все еще по инерции держа улыбку, Санька опустил голову.

Стукнула дверь, в дом вошла Катя. Она удивленно посмотрела на Саньку, но быстро справилась с собой и, словно не замечая его, обратилась к Вере.

– Я за Колей, – громко сказала она. – Где он?

– Там, в комнате, – ответила Вера. – Притих. Если уснул – не буди.

– Нет, нет, я его не оставлю, – твердо сказала Катя. – Он и так дома не бывает.

– Да ты что, Катя? Пусть спит. Я завтра привезу.

– Еще чего, у тебя своих дел много. Буди, – приказала она и прошла в зал.

Немного спустя она вывела заспанного, лет шести мальчишку и, холодно попрощавшись, вышла. Следом за ней вышла Вера. Вернулась она расстроенная, молча налила в чашки, виновато улыбнулась:

– Пей, а то остынет. Не знаю, что там у них произошло. Опять, наверное, с Толькой поругалась. Не могу понять ее – не любишь, так не живи.

– Что, у них часто бывает?

– Да нет, – поморщившись, ответила Вера. – С Толькой жить можно. А нашей Катерине все не ладно. Чего хочет – сама не знает.

В чем-то Санька был согласен с ней, сегодня в один вечер он видел две Кати. И дело даже не в том, что она говорила в саду, – слова порою нужны человеку как одежда: одна на выход, другая для дома. А разве он не платил ей той же монетой? Осудил, а чем лучше его собственная жизнь? У каждого свои проблемы. Но они-то хоть не мечутся с одного места на другое. Им не надо в Москву.

Посидев немного, Санька попрощался и пошел в Тельбу пешком. Глубоко распахнув темные, усыпанные звездами створки, стояло над ним ночное небо. Дороги почти не было видно, он ее угадывал на ощупь ногами, и временами ему казалось, что он не идет, а топчется на одном месте. Услышав далекий нарастающий шум, он оборачивался и смотрел, как вдалеке, там, где осталась станция, отделяя землю от неба, светлой пунктирной полоской, точно пилой, резал темноту пассажирский поезд, и ему становилось веселее – не один он в этой ночи.

Как и предполагал Карасев, работа застопорилась из-за бензина. Поджидая машину, сидели около самолета, поглядывая на задымленное небо, ругали лесников, что не тушат пожар, Лахонина, обещавшего еще с вечера послать в город бензовоз, а машина ушла только утром. Но поскольку Лахонина на аэродроме не было, все шишки достались Вере.

– Придется вам, милая девушка, за простой платить, – щупая Веру выпуклыми, широко поставленными глазами, насмешливо говорил Карасев. – Загорать мы могли и дома, там хоть навозом не пахнет.

На щеках Веры проступил румянец, беспокойным взглядом она смотрела на дорогу.

– Ну чего пристал, – оборвал его Санька. – На нет, говорят, и суда нет. Лучше своим делом займись.

После обеда на аэродром приехал Лахонин.

– Не беспокойтесь, бензовоз должен скоро подойти, – сказал он. – Я в третьем отделении был. Гусеница по столбам ползет. Вот бы ее накрыть! Как смотришь, командир? За подлет накину чуток, гектары вдвойне, как говорил.

Санька молчал, он уже знал третье отделение, самое удаленное от аэродрома, по прямой до него было пятнадцать километров. Бензина в баках немного, можно сделать один, ну от силы два полета. Что это даст? Ровным счетом ничего.