Болотное гнездо - [47]

По давно заведенному порядку техники начали разгружать самолет. Со всех сторон на помощь бросились деревенские мальчишки, без которых, как известно, не обходится ни одно мало-мальское событие, а уж прилет самолета тем более.

Храмцов пошел осматривать полосу, за ним Лахонин. По дороге он стал говорить, что в свое время тоже хотел стать летчиком и даже имеет несколько прыжков с парашютом. Было приятно шагать по траве и чувствовать хоть маленькую, но власть над самим директором совхоза. В глубине души он понимал: дело не в нем – в самолете, но привел-то его он – Санька Храмцов. Посмотрел бы сейчас на него дед – все районное начальство вокруг вертится.

Лахонин ему понравился, ведет себя просто, по-свойски. К летчикам, видно, хорошо относится. Вон, сам приехал на аэродром, хотя мог, наверное, послать кого-то другого, мало ли у него хлопот. Шипицын не приехал.

Еланский аэродром – узкая полоска незапаханной земли – примостился под склоном хребта Аракчей, который, как старая, с вылинявшим боком собака, лежал вдоль речки Солонянки. Площадка находилась как раз посредине между Старой Еланью и Тельмой, и это устраивало Храмцова как нельзя лучше – не страгиваясь с места, можно было работать на два хозяйства.

Раньше Санька часто бывал здесь, собирал с ребятишками землянику, на солнцепечных склонах ее было видимо-невидимо. Вспомнив, он не вытерпел и полез вверх по склону. Поднявшись до середины, оглянулся. Следом за ним, останавливаясь и хватаясь за сердце, карабкался Лахонин. Внизу желтой стрекозой прилип к траве самолет, рядом копошились люди. Чуть дальше, отрезав от ровного, плавно сползающего с горы зеленого холста кочкастую болотину, узкой стальной полоской блеснула река. Кое-где она терялась в зарослях тальника. Отсюда, сверху, казалось: река прокалывает собой зеленую шерстяную пряжу. В последний раз, блеснув под крохотным деревянным мостиком, Солонянка терялась в заполненной дымом Темной пади.

И Санька почувствовал, ему не хватает воздуха, вновь, как и над домом деда, сдавило грудь. Он стоял на ослабевших ногах и с жадностью глотал сухой, пахнущий дымом воздух.

Отсюда он отчетливо увидел себя маленького, худого, бредущего по тропе вслед за сестрой с тяжелым горбовиком на спине. Солнце палит макушку, в плечи врезаются лямки, тянут назад, а до дома еще далеко. Идут всей семьей: впереди отец, за ним – старшая сестра Людмила, затем – Нинка, Санька, Пашка. Замыкает шествие мать.

В детстве многое воспринимается через живот: набит под завязку – живем не тужим. Но чаще случалось наоборот. Семья у Храмцовых была большая, заготовленных на зиму припасов едва хватало до весны. А весной приходила на помощь тайга. Едва сползал снег, всей семьей шли на промысел. На теплых солнечных местах рвали черемшу, солили, закатывали ее в банки. В середине лета наступала пора земляники, чуть позже шла голубица, черника. В конце августа начиналась брусника, и уже перед снегом на болотах брали клюкву. Даже в самый неурожайный год Темная падь кормила староеланцев. На заготовку ягод и грибов ходили семьями, чуть свет отец будил ребятню. Наскоро позавтракав, вдоль Солонянки цепочкой, друг за другом шли они в тайгу. Часа через два были на месте. К вечеру набивали посуду и возвращались обратно. Санька вспомнил: бывало, за один раз собирали по двадцать ведер. Часть мать засыпала на зиму, а остатки выносила к поезду. Пассажиры покупали охотно – десять рублей ведро, разве это деньги? И даже после того, как переехали в город, отец с матерью по старой памяти ездили за ягодами в Темную падь.

Тихо, неслышно катила внизу воду Солонянка, точно стесняясь показать себя во всю длину, прикрылась кустами и дымом. Но Санька и так знал, что за чем следует и где находится – перед ним лежала страна его детства, которую он помнил и видел другим, спрятанным в себе, зрением. Санька попытался разглядеть дом деда – по прямой до него было около пяти километров. И ничего не увидел, мешал дым. И даже солнцу не хватало сил пробить его, оно угадывалось по яркому оранжевому пятну, можно было подумать, что дымит солнце и сизая копоть опускается прямо на землю.

– Крепко горит, – сказал Санька поднявшемуся на бугор Лахонину. – Если так дальше пойдет, чего доброго, из-за дыма сидеть придется.

– На Аракчее горит, километров тридцать отсюда, – тяжело дыша, ответил Лахонин. – Вчера шаманский лесничий приезжал, людей просил. Распустили пожар, а потом – выручайте! А сам что делает? Весной мы клуб надумали строить, я к лесничему: выпиши материалу. Он мне: я, говорит, лесом не распоряжаюсь, поезжайте к директору. А это – сто километров. За одной подписью. Ведь по соседству живем, выручать друг друга должны.

– Конечно, должны, – согласился Санька, поглядывая на староеланскую дорогу. – Что-то хозяева не торопятся. Так могут и самолет проворонить.

– А может, и правда, начнем у меня? – сказал Лахонин. – Я ведь и рабочих сюда привез, вон около будки сидят. Поля мои недалеко, можно летать с этого аэродрома.

– Сколько километров? – поинтересовался Санька.

– Отсюда километров десять будет, ну от силы пятнадцать. На самолете пустяк, это же не на машине трястись. Я сам с вами слетаю, покажу. – И, видно, поняв по Санькиному лицу, что поля все же находятся далеко, торопливо добавил: – За подлеты накинем чуток, чтоб вам не накладно было, так сказать, за перерасход бензина.