Болевой синдром - [47]

Зырянов покачал головой:

— Командир, мне до лампочки, что о нас говорят и думают. Вот мы тут сидим, ты с башкой простреленной, я без руки, и слюни пускаем, а под Ведено вон… Ты смотри, смотри телевизор! Морозильники под Ростовом нашими пацанами переполнены, а мы в гуманность играемся. Доказано, не доказано… Жену у тебя убил… Какие еще тебе доказательства нужны, Олег Иванович?

Макаров невольно бросил взгляд на снимок Тамары, стоявший за стеклом шкафа.

— Узнаю, кто ее жизни лишил, тогда либеральничать не буду. Тогда, может, и тебя попрошу: пойдем, скажу, Женя, спину мне прикроешь. Но пока я не узнаю, кто убийца, и сам ни на кого руку не подниму, и тебе этого сделать не позволю.

— А как узнаешь?

— Ну, есть же люди, которые не только шашками, как мы, махать умеют.

— А нам в это время что делать? Если сидеть вот за этим столом в ожидании, то никакой водки не хватит, думаю.

Макаров вытащил фотографию Олежки и положил ее перед собой:

— Займемся жизнью, старлей Зырянов. Снимем погоны и займемся жизнью. Мне надо семью лепить — у меня настоящей семьи еще никогда не было. Я даже не ребенка имею в виду. Не понимали мы друг друга с Тамарой. С Лесей тоже пока не все просто, но я чувствую: все будет нормально. Вот и ты…

— А что я? — Женька потянулся к бутылке, наполнил рюмки. — Что я, командир? У меня тыла нет, у меня нет ни Калуги, ни ребенка, и не нужен я никому. Мне погоны снимать — все равно что крест на всем ставить. Иногда мне кажется, что лучше б я под Лысой горой остался, чем… — Он приподнял изуродованную руку и ничего больше не сказал, только застонал зло.

— Нам с тобой отвлечься ото всего надо, — сказал Олег. — Поедем дней на десять со мной в деревню, а? К Лесе? У нее отец мировой мужик, я ему мешок сахару привезу, он самогонки наварит получше, чем это импортное виски. Там, между прочим, есть дома заброшенные, так что можешь вполне самостоятельно пожить, посмотреть, как у тебя это получится. Я хочу, чтоб ты сына моего увидел, чтоб местных девок там как следует погонял. Поехали, Зырянов. Там и подумаем, как дальше жить. Мы ведь еще и не думали с тобой об этом.

— А что, — Женька потянулся вилкой за огурцом, не попал в него с первого раза, — можно и прокатиться. Но погоны я снимать не буду!

— Да нас с тобой и не спрашивали о желании: сняли уже. Это мы их на плечах просто ощущаем, но, дай бог, пройдет и это.

— Не хочу, чтоб проходило!

Женька опять хотел выпить, но Макаров, видя, как того разобрало, накрыл ладонью его рюмку:

— Раз решили ехать к Лесе, пить сегодня прекращаем. Завтра рано вставать: побегаем по магазинам, ты мне посоветуешь, что лучше Олежке, Лесе, старикам купить. И послезавтра утром на автобусе…

Зырянов не возражал, вылез из-за стола, неровной походкой подошел к кровати:

— Командир, считай, что я уже сплю. Поеду с тобой в деревню. Но погоны с меня хрен кто снимет! А в деревне просто отдохну, а потом… потом…

Он заснул, как показалось Олегу, не успев еще голову положить на подушку. Макаров снял с него туфли, куртку, на всякий случай проверил карманы: не с «пушкой» ли приезжал Зырянов в аэропорт на встречу с Рамазаном? Карманы были пусты, если не считать денег.

Макаров даже предположить не мог, что лежал у Зырянова под подушкой красивый никелированный пистолет.

* * *

День был дождливый, ветреный, черно-белый. До метро Макаров с Женькой ехали в полупустом автобусе, затем зашли в такой же вагон, сели у крайнего выхода.

А с противоположной стороны успел вскочить в уже закрывающуюся дверь высокий человек в темных очках и с палочкой в руке. Он медленно пошел по проходу, с завыванием обращаясь к пассажирам:

— Граждане, кто может, помогите чернобыльцу! Я потерял зрение в результате взрыва атомной станции, и государству нет до меня никакого дела. Одна надежда — на отзывчивость русского сердца, на доброту россиянина. Не прошу много — лишь на пропитание и лекарства…

Макаров полез за кошельком, но сказал негромко, так, чтоб услышал лишь Женька:

— Врет все, конечно. Шустро он в вагон забежал, так слепые не бегают. Но тысяч пять дам.

— Погоди, Олег Иванович, не спеши. Я тебя познакомлю с этим Гомером.

Полковник недоверчиво взглянул на Зырянова:

— Шутишь?

— Не шучу.

— Ну ты даешь! Первый раз в столицу-матушку прибыл, а успел и с бандитами, и с торгашами, и с нищими перезнакомиться. Коммуникабельный ты человек, Женя.

— Да уж какой есть.

Слепой подошел к двери, ожидая очередной остановки, повернувшись спиной к Макарову и Женьке.

— Возьмите у меня деньги, товарищ, — сказал Олег.

Слепой не шелохнулся.

Женька встал, подошел к нему:

— Ладно, танкист, или как там тебя, не вороти морду. Камуфляж снял, нас не позоришь — и то хорошо.

Проситель милостыни просипел:

— Ну все, выйдем — заплачу, сколько надо.

Макаров тронул Женьку за рукав:

— Не заводись. Поживем немного без приключений, а то не скоро в деревню попадем.

— Все нормально, командир, — ответил Зырянов. — Я только хотел гражданина проинструктировать. Раньше он играл роль солдатика и не знал, что такое «Фагот». Теперь хочу спросить: какие конкретно лекарства нужны облученному человеку? Ведь спросит же кто-то.

— Отцепись от меня, а? — проныл парень. — Что я тебе плохого сделал?