Болеро Равеля. Неожиданный финал - [25]

Однако же, боясь за Елизавету, быстро собрался я с духом и вскочил, дабы кобылу ее гарцующую под уздцы схватить и твердыми словами успокоить. Но сим мужественные мои поступки не окончились. Когда двое гридней на велосипедах, кусты проломивши, дуром на нас напоролись, я без промедления ближнего ткнул шпагою, отчего оный бездыханным свалился; другой вскинул было автомат, но Лиза на него наехала, и с велосипедом он рухнул, после чего я у оного Аники-воина оружие отнял и добрым пинком его проводил.

Стоя над телом мною только что убитого человека и какими-то прибаутками ободряя взволнованную Лизу, думал я: что бы я делал нынче, оставаясь прежним киевлянином, слабым да трусливым? В сих листьях опавших лежал бы, лицом зарывшись и пули в спину ожидая? Ныне же готов был в случае надобности и жену свою, пущай и не вовсе подлинную, грудью заслонить, истинно чувствуя себя дворянином…

Перестрелка, близ церкви поутихшая, внизу у большого тракта возобновилась, хотя оной мы и не видели; позднее узнали мы, что гридни, ретируясь, при самой дороге столкнулись с эскадроном кирасирским, коий в помощь нашим углубленною дефилеею подскакал, что к известным белым воротам вела. Оная стычка почти полным истреблением нападавших закончилась, даже и последние машины были потеряны, кирасирами сожженные.

Заметив подле одной из часовен, несколько ядрами попорченной, лежа в грязи шевелящегося человека, предложил я Лизе подъехать, дабы оному оказать помощь. Каково же было смятение наше, когда в раненом узнали мы Бобра, сплошь кровью обагренного и едва уже дыхание имевшего! Сей человек, столь низко меня предавший, дивную сию усадьбу обрекший разорительному нашествию,– однако же и давним товарищем моим был, в наихудшие годы жизни со мною одиночество разделявшим!..

Как бы то ни было, сошли мы с коней, дабы раненого поднять и, буде сие возможно, на седле во дворец к кудеснику-хирургу для излечения доставить. Но, приблизясь, заметили в руке Бобра, власно как окостеневшей, зажатый пистолет.

Претило мне совершать насилие над человеком раненым, ослабелым; но приметив, как шевельнулась рука оного с оружием, ствол будто бы в нас устремляя, невольно я схватился за автомат.

– Спокойно, старый! – тяжко дыша, едва усилился выговорить Бобер.– Живите дружно, ребятки, берегите друг друга. А я, понимаете, порезвился, и хватит. Вот, думал под конец всем дать копоти, а вышла полная лажа… Обрыдло все, жить незачем. Все дерьмо, кроме мочи…

Сказавши так, Бобер с нежданною резвостию дуло уткнул себе в рот, и не успели мы даже вскрикнуть, как злосчастный мой конфидент спустил курок.

Добро, что спохватился я Лизе ладонью закрыть глаза, дабы от кровавого зрелища избавить; вся она дрожала и готова была расплакаться.

Уже подсаживал я возлюбленную мою в седло, когда застучали дружно копыта, и, оборотясь, увидели мы всадника преважного, в мундире генеральском с голубою Андреевскою кавалериею через грудь, шагом ехавшего к нам в окружении свиты штаб-офицеров. Не без труда узнал я в сем военачальнике того самого седого старика, коий в Киеве являлся мне жалким бродягою, на свадьбе с Лизою предстал почетным гостем, а теперь несомненно водительствовал сим, власно как с неба свалившимся полком. Подумалось мне, не есть ли сие тот самый таинственный Режиссер, скорее судьбы наши направлявший, нежели видеофильма мнимую запись?..

Почтительно приветствовав сего генерала, как старшего и званием, и летами, поехали мы рядом главною аллеею, причем среди офицеров с приязнню увидел я Никиту, коий, порохом опаленный и с рукою на перевязи, превесело мне моргнул.

Покуда мы добрались до дворца, свечерело, и туман озерный, как водилось, густою пеленою наполз на чернеющие рощи. Сойдя с коней, позволили мы слугам увести оных; тогда старый генерал, прервав некое забавное повествование, Лизе моей руку поцеловал и молвил:

– Прошу у вас, сударыня, позволения – для беседы важной, хотя и недолгой, супруга вашего похитить. Вы же, господа, можете быть свободны, благодарю всех за службу.

Последние слова к офицерам относились; оные, честь отдав, разошлись восвояси, Никита же Лизу увел, коя на прощанье тревожный взгляд бросила, полагая, что генерал, быть может, за некое упущение тазать меня будет или же инако свой гнев проявит. Но старец таковым величавым и ласковым жестом ея успокоил, что куда и тревога Лизина девалась…

Винтовою железною лестницею генерал провел меня во второй этаж ко дворцу пристроенной башни, где устроен был покой круглый, весь коврами устеленный и турецкими подушками, гораздо лучше кресел для неги приспособленными. Горели там свечи в шандалах, имелись загодя приготовленные трубки, бутыль с вином и все, что потребно для дружеской конфиденции. Можно было подумать, что старец сей и битву заранее предвидел сегодняшнюю, и счастливый для "Астреи" исход оного сражения, и нашу последующую встречу.

Гостеприимным жестом меня от излишней церемонности освободив, хозяин пригласил сесть на низкую оттоманку. Хлопок его в ладоши, будто на театре демона из преисподней, из нижнего этажа казачка вызвал, с двумя готовыми чашками кофею и на том же подносе разожженным трутом.