Боль - [4]

Старик поблагодарил доктора и спокойно и размеренно, что придавало ещё больший вес и достоинство его словам, ответил: если, чтобы врач избавил её от боли, Дельки должна быть в больнице, то здесь ей и следует остаться. Сам же он не мог вернуться в долину Аанхенаам без своей любви, своей жизни, без своей дорогой жены. Не мог он и отправиться к знакомым в Платкопс, потому что там у него не было никого. Всю свою жизнь он прожил на горном склоне в долине Аанхенаам, и уже пятьдесят лет с ним была его голубка. Если Господь не хочет, чтобы она полностью излечилась от боли, пусть доктор сделает всё, чтобы облегчить её страдания. Не будет ли он настолько добр разрешить Юриаану пожить в степи рядом с больницей, чтобы он мог быть рядом с женой до тех пор, пока не настанет время забрать её домой?...

Врач повернулся к сестре-хозяйке и коротко сказал: - Пусть остаётся. Отведите его к ней.

Юриаан вышел из кабинета и последовал за сестрой по длинному пустому коридору в длинную пустую яркую комнату. В ней стояло шесть узких белых кроватей. Рядом с каждой из них находилась вычищенная тумбочка. Над каждой кроватью висела белоснежная карточка с именем больного. Пол был таким же белым, как тумбочки, и поэтому старик поначалу не смог разглядеть ничего, кроме этой ослепительной чистоты. Теперь он уже видел, что на трёх кроватях лежали женщины, на головах у которых были надеты чепчики с оборками, что делало их похожими на грудных детей. И постепенно он стал узнавать в одной из этих женщин-младенцев свою Дельки.

Увидев гладкое, круглое, невинное лицо Дельки в обрамлении этого странного чепчика с оборками, Юриаан забыл, что он находится в чужой, незнакомой комнате. Он забыл о существовании других голов в белых чепцах и о том, что рядом с ним стоит сестра-хозяйка. Он видел лишь свою любовь, свою радость, своё сокровище. И встав на колени у её кровати, Юриаан взял её загорелые руки и прижал их к своей груди.

Этой ночью впервые со дня их свадьбы Юриаан и Дельки лежали порзнь. Старик не мог ни спать, ни просто отдыхать. Он долго наблюдал, как мерцают огни в Платкопсе на том берегу реки, а когда они погасли, ещё долго смотрел на звёзды. Он то ложился на перьевой тюфяк внутри повозки, то прямо на землю рядом с нею. Как призрак, бродил он в тиши вокруг больничных построек, а потом возвращался к своей повозке, чувствуя такую боль, что на глаза ему наворачивались слёзы. Он никак не мог определить, в какой именно части тела находится источник этой боли. Теперь он не молил Всевышнего о помощи. Ночная тишина и безмолвный серый каменный дом, где томилась его голубка, его жемчужина, всё ещё казались ему олицетворением Божественного покоя. Но сам Бог как будто отдалился от Юриаана навсегда. Для Дельки эта ночь тоже была мучительно долгой. Впервые в жизни она спала не в своих сорочке и юбке и не на перьевом тюфяке, а в ночной рубашке на узком матрасе. Непривычная свобода движений делала эту узкую кровать просторной и безжизненной, как пустыня. А когда в короткие промежутки между приступами боли ей удавалось уснуть, то ей снилось, что рядом с ней лежит мёртвый Юриаан, и она тщетно прижимается к нему в поисках уюта и тепла. Когда наступило утро, то для пожилых супругов причиной страданий была уже не боль в боку у Дельки, а боль в их сердце.

Все длинные, жаркие дни и сменявшие их такие же жаркие, тихие лунные ночи чувство одиночества у обоих стариков, а у Юриаана ещё и ощущение того, что Бог покинул его, постоянно усиливалось. Больничный распорядок оставался для них до конца непонятным. В течение пятидесяти лет, проведенных ими вместе на горном склоне в долине Аанхенаам, жизнь их была такой же простой, как их бытовые нужды, и такой же скромной, как их сердца. В этом новом и сложном для них мире они воспринимали доброту врача, сестры-хозяйки и сиделки так же, как немое страдающее животное. Ни с той, ни с другой стороны не было, да и не могло быть полного понимания. Доктор и сестра-хозяйка могли знать всё, что только было возможно о боли у Дельки в боку, но о боли в сердце у неё и Юриаана они не знали ничего. И старушка робко отстранялась от любознательных соседей по палате, что только усиливало её одиночество.

Одна среди незнакомых ей людей в этой яркой пустой комнате Дельки лежала тихо и безропотно, размышляя о своём доме на горном склоне. Она думала о тепле и уюте своей кровати, покрытой перьевым тюфяком и стоявшей в маленькой спальной, где так приятно пахло мистом. О деревянных ставнях, державшихся на кожаных ремнях, которые начинали скрипеть при малейшем дуновении ветра; о поле в их гостиной, со вделанными в него персиковыми косточкамии пятнами солнечного света, пробивавшегося из открытой половинки двери. О персиковых деревьях у ручейка, которые ни разу за пятьдесят лет не подвели их. О том, как она сушила фрукты для благодарственного молебна и о самом молебне у дверей церкви в Хармони, когда Юриаан, стоявший с непокрытой головой среди мужчин, улыбался глядя на неё среди женщин. О дороге домой и о том мгновении, когда, спустившись в долину, ты впервые видишь высоко на горном склоне их домишко с коричневыми стенами, персиковыми деревьями и ручейком.