Боль - [6]

Иван с продавцами вообще боялся портить снижения, где бы то ни было: чего дали - на том и спасибо, и вот и сейчас, получив свои четыре кружки с густыми склизкими козырьками, он отошел к стене - тут было посвободнее, чем в автопоилке. Пристроился, огляделся и единым махом выглотал первую. Прошибло потом, рубаха на спине снова намокла. Приготовился стоять долго, тянуть наслаждение. А что еще, куда теперь спешитьто? В случае чего и добавить можно пивка или сгоношить с кем-нибудь на что-нибудь покрепче. Эх, хорошо было на душе у Ивана после автопоилки - легко и пусто.

Как-то незаметно, исподволь рядом втерся вислогубый мужичок. Он не оборачивался, все спиной крутил. На его рубашке остались слабые разводы, память о стенке в заведении напротив. Вертлявый и суетный, он начинал раздражать Ивана. И чего елозит, места мало, что ли! Иван потихоньку отодвигался назад. А вредный тип все наступал, не оборачиваясь, спиной. Терпения хватило еще на две кружки. Когда оставалась одна, последняя, а мужик все пер, Иван оттолкнул его плечом. Вислогу бый будто ждал - полкружки пива, прямо через согнутый локоть выплеснулись Ивану на его новые бежевые брюки. Он даже отшатнуться не успел. Но главное, он и возмутиться не успел - вислогубый заверещал на всю пивнуху, сначала бессмысленно и дико, потом уже членораздельно:

- А-а-эхр-ры-ы!!! Трояк! Он сзади стоял, трояк спер! Из кармана, гад! Последний!!! А-а-ыии...

Иван опешил, даже про мокрые брюки забыл. А вислогубый заливался:

- Вот он, вот он, держите! - его скрюченный палец тыкал в Иванову грудь, где в полупрозрачном кармашке рубахи и впрямь просвечивала зеленью трехрублевая бумажка.

Но она была его собственной, честно заработанной. От такой наглости можно было растеряться. И Иван растерялся.

- Где?! - из-за плеча вислогубого выдвинулась обрюзгшая круглая харя, именно харя, а не лицо, заросшая рыжеватым редким волосом. - Где он, падла?!

Иван видел, что "харя" пьяна в лоскуты, еле на ногах держится. Но он смотрел на вислогубого, в упор смотрел. И это было большой ошибкой. "Харя" подступила ближе - низкорослый, кряжистый бугай тупо вперился в трояк, просвечивающий из кармана, зарычал утробно... и Иван не успел опомниться, как его сшибло с ног. Он даже замаха не видел - удар, вспышка, и все перевернулось в глазах.

Бугая волокли к выходу двое, его же собутыльники, от греха подальше. Вокруг Ивана скучивался народ, гудел восторженно и громко. А он сам не мог и приподняться, отказывали ноги. Но самое неприятное было в том, что вислогубый, склонившись над ним, злорадствуя и торжествуя, противно смеялся прямо в лицо - рот растягивался до ушей, змеился, скособоченный большой нос морщило и раздувало, выпученные глаза стали вдруг злы и узки - ни зрачков, ни белков, один торжествующий посверк. Он все время что-то говорил, грозил пальцем, а потом ловко вытащил три рубля из кармана Ивановой рубашки, сунул их в брюки, плюнул совсем рядом, забрызгав лицо, и ушел, подхихикивая на ходу.

Кто-то подхватил Ивана под руку, приподнял, прислонил к стене. Кружки с пивом не было, увели, покуда он валялся на полу. Бежать вдогонку не доставало сил, да и желания такого не было. Иван испытывал сильное отвращение к себе самому, даже хмель на время покинул его. Не хватало только разрыдаться. Он хватил кулаком по стойке, так, что у соседей подскочили кружки, ткнулся лбом в стену.

- Эй ты, полегче! А то и добавку схлопочешь, фрайерок! донеслось хрипато сбоку.

Иван головы не повернул. Выскреб из кармана всю мелочь, подцепил в руку три пустые кружки и пошел добавлять.

- А может, хорош, а то опять свалишься? - засмеялась в лицо разливщица, тугой струей наполняя посудины. - Видать, ножки-то слабенькие, а?!

- Ножки слабенькие, а жить-то хочется! - в тон ей проговорили из очереди и тоже засмеялись.

- Да пошли вы... - тихо, почти шепотом промямлил Иван, даже не обижаясь на шутников, - поглядеть бы, какие у вас!

Пиво было паршивое, бессовестно разбавленное и с кислинкой. На трезвую голову навряд ли кто стал бы хлебать такую бурду. Но трезвых здесь что-то не наблюдалось.

Иван все надеялся, что вислогубый подонок вернется, хотя и знал, что ни при каких обстоятельствах тот не рискнет второй раз встретиться с ним. Но пьяная, шальная надежда была. Простоял час, еще добавлял. После удара в голове, у самых висков засела глухая, но ощутимая боль. Она не то что бы доставляла большие неприятности или особо чувствовалась, нет, она просто была - тихая, почти незаметная, но присутствующая, ни на секунду не стихающая, будто поселилось вдруг под черепной коробкой какое-то мягкое маленькое существо, не слишком назойливо напоминающее о своем присутствии. Иван не придавал ей особого значения. В какой-то миг он подумал, что еще хорошо отделался, могло быть хуже, если б не увели бугая. Но на того как раз злобы и не было почему-то, тот был тупым орудием, что с него взять. Постепенно возвращалось нормальное настроение, временная неожиданная "трезвость" прошла. Выпитое ощущалось основательно - да и куда оно могло подеваться?

Вернулся не вислогубый, вернулась "харя". И на этот раз иначе его просто и нельзя было назвать. Бугай был мертвецки пьян. Ничего не видя вокруг, он шарахался от стены к стене, падал, долго качался на коленях, вставал и снова падал. Обрюзгшее лицо было сплошным синяком, из рассеченного надбровья стекала на щеку и шею кровь, тут же застывала черными пятнами. Рубаха была разорвана и висела на узловатом здоровенном торсе клочьями, брюки, лопнувшие по шву, держались лишь на ремне. По синякам и кровоподтекам на теле Иван понял - "харю" били ногами, и били долго. Ну что же, он получил то, чего искал. Такие всегда получают - сначала бьют, а потом и их бьют, да посильнее, побольнее, вымещая злость.