Боль - [7]

Как чувствовал себя следователь, у которого только что застрелили отца, в присутствии человека, пистолет которого замолчал только потому, что сломался?

Боюсь, что тень ещё одного убийства не добавила света к расследованию трагедии, разыгравшейся на Партизанской улице.

Так или иначе, но помощник военного прокурора Московского гарнизона капитан юстиции Е.В. Севрюгин подписал обвинительное заключение, в котором Краузов обвинялся в совершении умышленного убийства из хулиганских побуждений с особой жестокостью, способом, опасным для жизни многих людей, а также покушался на убийство несовершеннолетнего О. Ильичева.

Если перевести все это на язык, которым мы изъясняемся между собой, то обвинялся Алексей не только в том, что он убил трех человек, но сделал это как хулиган-садист, зная, что при этом присутствует мать Ивкина, жена Федорова, а также дочь Федорова и сын невесты, Олег Ильичев.

В судебном заседании пункты "б", "г" и "д" отпали.

Статья же 102, п. "з", осталась.

Предполагаю, что произошло это на основании заключения судебно-психиатрической экспертизы, в котором говорится:

"…Краузов находился в состоянии эмоционального напряжения, обусловленного значимой для него ситуацией.

…данная ситуация была хронической и носила психотравмирующий характер.

…испытуемый находился в состоянии эмоционального напряжения, которое оказало существенное влияние на его сознание и деятельность.

Состояние эмоционального напряжения, в котором находился Краузов в момент совершения правонарушения, однако, не достигло глубины физиологического аффекта".

Поясню: если бы в заключении экспертизы значилось, что состояние Краузова достигло глубины физиологического аффекта, то суд мог бы квалифицировать содеянное Краузовым согласно статье 104 УК РСФСР, то есть убийство, совершенное в состоянии сильного душевного волнения.

Соответственно и наказание определено могло быть другое.

А может ли вообще идти речь о другом наказании?

Тут надо сразу определить, руководит ли нашими помыслами людоедства логика "кровь за кровь" или мы все же претендуем на другое, а именно на глубоко осмысленное желание разобраться в происшедшем?

Эксперты утверждают, что состояние Краузова не достигло глубины физиологического аффекта.

Можно ли считать это суждение бесспорным?

Если он вполне отдавал себе отчет в том, что делает, значит, приехал на Партизанскую улицу, руководствуясь соображениями глубоко продуманными?

Но разве не было у него, человека, имеющего прямой доступ к оружию, более простой и верной возможности расправиться с тем, кого он мог считать своим обидчиком?

Если Краузов замыслил убийство соперника, то все, что он сделал в дальнейшем, можно назвать демонстрацией беспомощности — именно в связи с отсутствием самой простой логики.

Да, вооруженная беспомощность.

Изо дня в день боролся он с надвигающимся роковым для него распадом семьи. Наконец, благодаря его непростым усилиям, достигается желанная цель — жена соглашается вернуться. Причем договор носит отнюдь не платонический характер. Жена провела с ним неделю и сама — я это подчеркиваю — сама сказала, что разводиться не хочет.

Казалось бы, все. Жена, которую он любит, и дети, которых лелеет, все вернулось к нему.

В мгновение ока доверчивость его терпит безусловное поражение, когда он оказывается на пороге злосчастной квартиры на Партизанской улице.

Разрешилась ситуация, имевшая для него жизненно важное значение.

Еще раз спрашиваю: можно ли считать бесспорным утверждение экспертов, что состояние Краузова не достигло глубины физиологического аффекта? Не знаю, как может вместить сознание убийство трех ни в чем не повинных людей. Не знаю, как Алексей Краузов с этим живет и как с этим вообще можно жить.

Но, хотим мы этого или не хотим, нам придется согласиться с тем, что это — дело его души, а наше дело — совсем другое. Или должно быть другим.

Почти все мы материалисты по убеждениям.

А судьи — профессиональные материалисты. Делом их жизни является способность оценить человеческий поступок. И материалистам ли не знать, что, не оценив намерений, поступок оценить КАК ДОЛЖНО не удастся.

Не удавалось ещё никогда и никому.

Ублюдок

Кто бы мне объяснил, для чего они уговаривали Федорова поехать с ними?

В голову приходит одна-единственная глупость: у Татьяны было шесть сумок. Две — Виктору, две — ей и две — как раз Паше, Павлу Федорову, сослуживцу, который 28 марта 1991 года приехал в контору отделения перевозки почты, чтобы получить компенсацию к зарплате, а заодно встретить Татьяну Вакуленко и Виктора Филина, которые вернулись из очередного рейса.

Татьяна работала заместителем начальника почтового вагона, а Виктор и Павел — проводниками-электромонтерами.

Федоров встретил их на перроне, все вместе они выпили в вагоне по случаю окончания рейса, а потом Таня и Виктор стали уговаривать Федорова поехать к ним в гости, в Новый Снопок.

Федоров долго отказывался, но в конце концов принял приглашение с условием — его познакомят с какой-нибудь женщиной. Татьяна обещала.

Приехали. Снова выпили. Татьяна побежала за сынишкой.

Когда Татьяна с Ваней пришли, Паша с Виктором чистили картошку, на столе было сало, водка — вот-вот начнется ужин. Но двое из четверых были расстроены, и не скрывали этого: четырехлетний Ваня расплакался из-за того, что мама не привезла ему джинсы, а Паша ждал, что Татьяна выполнит обещание — приведет подругу.