Бои местного значения - [25]

День был на исходе. Завтра следовало ожидать налета, так как немецкий разведчик опять кружил над деревней.

— Вот что… Сходи-ка к стражам неба и посмотри, что там у них, — не глядя на меня, вдруг неожиданно выдавил из себя Кравчук.

Рано утром я поспешил к зенитчикам.

У входа в землянку дежурил часовой.

— Привет, — поздоровался я с ним.

— Чего тебе? — спросил он грубовато, похлопывая байковыми коричневыми рукавицами, которые на морозе плохо удерживали тепло. Лицо у него посинело от холода. Из-за спины выглядывала винтовка с примкнутым штыком и оттого казалась очень длинной.

— Мне вашего командира.

— А ты кто такой?

— Долго объяснять. Веди к командиру. Так будет быстрее.

Часовой потоптался и зашел в землянку. Рядом стояла установка, накрытая брезентом.

— Заходи, — высунулся он из-за двери.

— Звание у него какое? — спросил я часового.

— Старшина.

В землянке было темно. Воздух, пропитанный крепким потом и табачным дымом, слезил глаза. Кто-то зажег спичку и посмотрел на меня.

— Слушаю, — донеслось из дальнего угла.

«Наверное, командир расчета», — подумал я и сразу же сказал, что пришел не как-нибудь, а по приказанию старшего техника-лейтенанта, чтобы осмотреть установку, а если она неисправна, наладить ее.

— Деловое предложение, — отозвался голос в темноте. — Только сначала скажи, что ты понимаешь в установке?

Все притихли. Ждали моего ответа.

— Я понимаю, что установка должна сбивать самолеты, а вы носа не показываете, когда нас бомбят…

В темноте загудели и потребовали зажечь свет, чтобы посмотреть на меня при свете — откуда я такой умный взялся.

— Ладно вам, — оборвал старшина.

Мы вышли с ним из землянки, сняли брезент, покрытый снегом.

— Наш расчет живучий, — рассказывал старшина, — Неделю назад здесь все чернело. Вокруг одни воронки. Это сейчас снежок все запорошил! Два пулемета барахлят. Да и жидкости нет для заливки в кожух. Обещали привезти другую установку, но что-то не везут.

Старшина был высоким, подтянутым, даже с подшитым белым подворотничком. Он мне сразу понравился. Я с ним быстро договорился обо всем, даже пообещал дать незамерзающей жидкости.

Кравчук, отлично знавший стрелковое оружие, когда-то окончивший оружейно-техническую школу в Туле, пока я возился у зенитчиков с пулеметами, навещал меня и консультировал. До этого мне не приходилось ремонтировать такие установки. На следующий день все четыре пулемета работали образцово, как единый механизм.

— Ну спасибо вам, — благодарил старшина.

— Спасибо нам не нужно, — оборвал его Кравчук. — Сбивай самолеты, страж неба! «Любимый город может спать спокойно», — вдруг не без ехидства запел Кравчук и пошел в деревню.

— Собьем, — заверил старшина. — Они считают, что прихлопнули нас, а оно не тут-то было… Посмотрим, чья возьмет!

Два дня из-за непогоды даже «костыль» не показывался в небе. Только на третий день, когда рассеялась снежная пелена метели, появилось около десятка самолетов, тяжело нагруженных бомбами. Они пролетели над деревней, развернулись над лесом, около которого стояли замаскированные артиллерийские батареи, и выстроились в одну линию для бомбежки. И вот уже передний с воем пикировал на деревню. Мне показалось, что пикирует он прямо на нас. Как обычно, мы лежали на снегу под яблонями. Застрочили пулеметы, послышались уже знакомые всплески пуль у промерзшей земли. Пронзительный свист бомб сменился разрывами. Полетели комья мерзлой земли. Кажется, на сей раз первый самолет метил в нашу хату-мастерскую, около которой стояла разбитая 76-миллиметровая полковая пушка. «Юнкерсы» с черными крестами на крыльях валились в пике.

С крестами я всегда связывал церковь и кладбище. Крестятся тоже крестом, целуют крест, крестами венчали купола церквей и скрепляли союз новобрачных, кресты носят на шее попы и верующие, а теперь я видел еще, как из-под крестов вываливаются бомбы на головы людей.

«Вот тебе и крест, символ христианского смирения», — подумал я, поглядывая вверх.

— Почему крест? — спросил я Кравчука, указывая на самолеты.

Он посмотрел на меня и пошутил невесело:

— Лежи, антихрист. Тебе крест ставить не будем!

Откуда-то доносились крики и стоны раненых, кто-то куда-то бежал, но выглядело это довольно спокойно. Самолеты развернулись над лесом и опять заходили на бомбежку.

В грохоте разрывов и пронзительных пулеметных очередей я не слышал стрельбы установки, но она жила и сражалась. Мы прислушались. До нас все же донеслись и ее прерывистые очереди. Самолеты стаей, как черное воронье, закружились над возвышенностью, где стояла установка.

Молча мы наблюдали за неравным боем. Один из бомбардировщиков, ринувшихся на установку, после выхода из пике вдруг густо задымил. Попытался развернуться в сторону переднего края, но тут же с нарастающим ревом понесся к земле на заснеженное поле. Летчикам удалось приземлить самолет. Он только подпрыгнул и развернулся на месте.

— Ах да молодцы хлопцы! — не удержался откуда-то появившийся Петр. Кравчук в это время находился уже в мастерской и не видел, как сбили немецкий самолет. Два летчика выскочили из горящего самолета и побежали в сторону леса.

— Ах, гады! — закричал Петр. И обернулся ко мне: — Бежим?!