Бои местного значения - [18]

— Знаю. Без снарядов не приезжайте.

Мне ничего не оставалось, как послушно откозырять и направиться к порогу.

— Ты сам позвони в дивизию и попроси, — вмешался начальник штаба. — Приедет он, скажут ему — нет, и что он сделает?

— Хорошо, позвоню. Ты поезжай, не теряй время, — почему-то перешел со мною на «ты» начальник.

Я часто ездил за боеприпасами на дивизионный склад и знал, что получить сверх нормы снаряды невозможно. Слишком мало их было на нашем участке. Каждый снаряд был на учете. И распределяли их не начальник склада, не кладовщик, у которых можно иногда выпросить лишний ящик, а гораздо выше, в артснабжении дивизии.

Вся ночь ушла на то, чтобы подготовить машину и добраться на этой видавшей виды полуторке до дивизионного склада и выпросить пять ящиков снарядов к 76-миллиметровым пушкам полковой батареи. На складе пришлось догрузить машину патронами и гранатами. Возвращались в полк, когда уже рассвело. Полуторка пыхтела, часто останавливалась на плохо укатанной зимней дороге. Брали лопаты, разгребали с шофером снег под колесами, потом я подталкивал плечом кузов, а шофер газовал вовсю. Я торопил шофера, хотя от него мало что зависело. Утренний мартовский морозец пощипывал нос и уши. В кабине было не лучше. Она вся была в дырах, и ветерок пронизывал ее насквозь. Мы спустились с крутого речного берега и покатили по льду реки. Шофер — усач в новом полушубке с подвернутыми рукавами — то и дело протирал рукавицей ветровое стекло и посматривал вверх. Я тоже смотрел из-под козырька кабины в небо, но ничего там не находил.

— В такую рань фрицы не полетят, — успокаивал себя шофер. Но будучи, видимо, не совсем уверенным в своих предположениях, оглянулся: — Как думаете?

Я пожал плечами и посмотрел еще раз в небо. День выдался пасмурным, неприветливым. Редкие снежинки разлетались в стороны перед ветровым стеклом. Дорога извивалась по реке. Километра два справа и слева тянулись крутые берега, покрытые зарослями кустарников и глубоким снегом.

— Сидишь вот так и ничего не слышишь, — рассуждал шофер. — Не знаю, как вы, а я все время в напряжении, пока сижу в кабине. Раз как-то смотрю — справа и слева разрывы, а в кабине ничего не слышно — мотор тарахтит. Что делать? Куда рулить? Как в том анекдоте, собрал, значит, старшина шоферов и стал давать им вводные:

— Самолет справа, что вы делаете?

— Влево руля, — отвечает ему шофер.

— Самолет слева…

— Вправо руля.

— Самолет сзади?..

— Показываю левый поворот, а сам рулю вправо.

После анекдота шофер, посматривая в небо, еще что-то говорил, рассуждая вслух, но я его уже плохо слушал. Машина бежала теперь по ровной ледяной дороге, как по асфальту. И я, намаявшись, клевал носом. Проснулся от звона разбитого стекла. Лицо сразу обдало колючим, морозным ветром.

Машина завиляла. Шофер повалился на руль, опустил руки. Я попытался удержать машину на дороге, ухватившись обеими руками за руль, но из этого ничего не вышло. Полуторка развернулась, загородив дорогу всем, кто ехал за нами, и сразу же заглох мотор. Где-то над головой завывали самолеты, трещали короткими очередями пулеметы.

Шофер был убит. Пуля попала ему в голову. По его белому полушубку стекала струйкой кровь. Потрогав еще раз шофера, навалившегося на руль, я выскочил из кабины.

— Что там? — спросил шофер с другой машины.

— Убит.

— Опять заходят, — сказал он, запрокинув голову назад. Бросился к своей машине, включил мотор и попытался объехать нашу полуторку на своем ЗИСе, но машина сразу же забуксовала в снегу и теперь закупорила дорогу окончательно. Позади остановилось еще несколько автомашин. Кто-то упорно сигналил, кто-то ругался…

«Юнкерсы» выстроились один за другим и с воем падали в пике на автомашины, которые сверху хорошо виднелись на снегу. По самолетам никто не стрелял. Шоферы и все, кто ехал в кузовах и кабинах, забрались под машины или бежали к берегу. У меня тоже сначала мелькнула мысль забраться под свою полуторку, но я тут же передумал и побежал к берегу. Уже где-то рвались первые бомбы, а я все бежал. Глухие разрывы приближались.

Я упал в глубокий пушистый снег на ветки лозняка, которые летом наверняка купались в воде. Содрогалась от разрывов земля, трещал лед, что-то валилось вокруг меня, глухо падало в снег. Я поднял голову и увидел, что сверху летят какие-то черные комья и вырванные с корнем кусты. На реке виднелись провалы и черные полыньи. Полуторка все еще стояла. И вдруг — резкий удар по голове. Из глаз пучками посыпались искры. Я, словно во сне, куда-то провалился, все куда-то поплыло, растворилось в дымке… Очнулся оттого, что мои ноги лежали в ледяной воде. В ушах стоял звон, голова была тяжелой. Я прислушивался, но ничего не слышал. Попытался подтянуться, ухватившись за ветки кустарника, но руки не слушались, голова плохо держалась, а под ногами не находил опоры. Я все отчетливее понимал свое положение.

Больше всего меня страшила река. Позади она была черной. Я, кажется, звал на помощь, но голоса своего не слышал. Никто ко мне не подходил. Не поднимая головы, я стал еще упорнее цепляться за кусты, подтягивался, а мои ноги по-прежнему оставались в воде. Тонкие мерзлые ветки ломались, но они были моим спасением, и я тянулся к ним, пока не встал на колени, а потом и во весь рост.