Богу - [2]
Шрифт
Интервал
Не хочу… не хочу… Отдохнуть бы!
«Берег жизни с отвесными скалами…»
Берег жизни с отвесными скалами,
А над ними — простор голубой:
Вот куда бесконечно усталыми
Нас угонит последний прибой.
Здесь — предел и черта, здесь — окраина;
Сердцу стало так тесно в груди,
Но земля с небесами не спаяна,
И лишь пропасть одна впереди.
Мне противно жить только химерою,
Сердце дум и надежд не хранит,
В чары жизни я больше не верую, —
Я молчу, я застыл. Я — гранит…
«Хмурая осень мелькнула мне в очи…»
Хмурая осень мелькнула мне в очи,
Песню запела о том, что теперь
К чёрной могиле дорога короче:
Близится гроба тяжёлая дверь…
Пела: забыт я тобою бесследно;
Пела: погас мой единственный луч;
Пела, кричала, смеялась победно
Старая ведьма в короне из туч…
Пела… И грустным больным хороводом
Жёлтые листья кружились в саду,
Тьма завладела землей, небосводом,
Липы стонали в тяжёлом бреду…
Скука. Презрение. Грусть и досада.
О, как в душе стало тоже темно…
Хмурая осень, чего тебе надо?
Может быть жизни? — я умер давно!
«Не выплаканы слёзы, и песни не допеты…»
Не выплаканы слёзы, и песни не допеты,
Не высказаны думы, и брошен светлый путь,
И замер как-то жутко без всякого ответа
Призывный шепот сердца, и глухо ноет грудь.
Закат мой так печален, любовь так далека мне,
Я — раб самообманом отравленных минут,
Я лгал земле и небу, и на могильном камне
Об этом не забудут, а после — проклянут.
Печаль моя безмерна от самой колыбели;
Растратив рано душу, я рано изнемог.
Всё прожито без смысла, сгорело всё без цели, —
И не простят мне люди, и не простит мне Бог!
«Лишь только погаснут унылые свечи…»
Лишь только погаснут унылые свечи,
Я буду томиться, не зная покоя, —
И снова послышатся милые речи,
И кто-то обнимет дрожащей рукою…
И губы потянутся вновь к поцелую,
Захочется плакать, упасть на колени,
И сердце забудет про муку былую
И станет молиться обманчивой тени.
Чьи волосы нежат мой лоб, мои щёки?
О, кто ты? не хочешь… не смеешь назваться?
Чей голос мне шепчет такие упрёки,
С которыми смертный не в силах расстаться?
Весь мир так ничтожен, так жалок, когда я
Томлюсь в ожидании призрачной встречи:
Я счастлив до боли, я счастлив, страдая,
Лишь только погаснут унылые свечи…
«Стою один. В душе — укор…»
Стою один. В душе — укор,
Тоска владеет мной.
А там — безмолвный разговор
У звёзд идёт с луной.
Ушла любовь. Во мне горит
Сомнений чёрный луч.
А сверху сумрачно глядит
Громада серых туч.
О, кто же там, и что со мной?
Кто так безумно строг?
Иль только бред души больной
Какой-то добрый Бог?
Стою один. Молчат уста,
И- чувствую теперь,
Что даль небесная пуста,
А я — забитый зверь…
«О себе продумал до утра я…»
О себе продумал до утра я
В полусне, измученный кошмаром:
Чётки дней своих перебирая,
Видел жизнь, растраченную даром.
Много слов и жестов, как на сцене,
Много грёз и сказок, будто в книге:
Как паяц, я падал на колени,
Как поэт, я ткал узор интриги.
Всё ушло бессмысленно и мимо,
Чёрный стыд вонзил мне в душу жало,
Слёзы прочь согнали краску грима,
Сердце верить в Бога перестало.
В полусне, в бреду, с судьбою споря,
О себе продумал до утра я:
Вспомнил много лжи и мук, и горя,
Чётки дней своих перебирая…
«Тоска… Тоска… Тоска! О, Боже мой, доколе…»
Тоска… Тоска… Тоска! О, Боже мой, доколе
Я буду под ярмом у этой ведьмы злой!..
Довольно! Много слёз и много, много боли
Изведала душа. Долой тоску, долой!..
Чего, не знаю сам, ищу я жадным взором,
Ловлю какой-то звук, а он давно погас;
Мне скучно меж людей, — внимая вашим ссорам,
Я чувствую всегда, как я далёк от вас.
Люблю я… Но кого — мой ум решить не может:
Себя я потерял в раздумьи о себе ж,
И демон пустоты меня, скитальца, гложет,
И хочется уйти за жизненный рубеж.
И только иногда, в минуты вдохновенья
Богиня красоты мне родственно близка, —
А там опять идут позорные сомненья,
И властвует над всем тоска… тоска… тоска!
«Хлопья мокрого снега. Уныло гудят провода…»
Хлопья мокрого снега. Уныло гудят провода.
Никого. Я — один, не считая подруги — печали.
Помню, как-то давно здесь ходил я с тобой, и тогда
Эти светлые звёзды нас тайно от всех обвенчали.
Так же было темно, так же пусто вокруг, и на нас
Так завистливо старые серые стены глядели;
Помню, где-то вдали, вдруг фонарь, задохнувшись, погас;
Помню это молчанье, — без слов говорить мы умели…
Я и ты… мы — одно! Миг великого чуда настал, —
Оттого, может быть, всё вокруг этой ночью молчало;
Нам казалось, что мир это только — для нас пьедестал,
Мы же — сердце Вселенной, ее и конец и начало.
О, тогда и теперь! Так всё гибнет, как вешний цветок,
И над всем торжествует проклятое жало измены, —
Оттого, может быть, мрак сегодня безумно жесток,
Оттого, может быть, так ликуют, злорадствуя, стены.
И воскреснет ли то, чем я жил и горел? Да иль нет?
Неужели в насмешку нас звёзды тогда обвенчали? —
Я не знаю… Чу, близится серый, холодный рассвет.
Никого. Я — один, не считая подруги — печали…
«Влачит устало воды дряхлый Ганг…»
Влачит устало воды дряхлый Ганг.
Мир спит, угас… И смертных не жалея,
Навек замолк Синай. Поник Олимп.
Пуста, мрачна, беззвездна Галилея…
«И смех, и слёзы без ответа…»
И смех, и слёзы без ответа.
Конец, начало где пути?
На свете нет ни искры света,
И мира в мире не найти…
«Покой сгорел. Ясна мне истина…»