Богоматерь убийц - [13]

Как-то раз мы вышли посмотреть на церковь Робледо (уродливый барак, куда мой Бог является так редко) и решили пройти по вершине холма в поисках смотровой площадки — оттуда можно обозреть Медельин вместе с пригородами, чтобы дать ему оценку, пользуясь преимуществом дальнего расстояния: никаких сантиментов. По левую руку от нас, над заброшенной усадьбой поднимался каменистый склон с несколькими сухими платанами; на нем кривыми, потекшими буквами была выведена надпись — будто предупреждение от имени графа Дракулы: СБРАСЫВАТЬ ТРУПЫ ЗАПРЕЩЕНО. Запрещено? А грифы? Для чего же снуют туда-сюда черные птицы, снижаясь, хлопая крыльями, поклевывая добычу, отталкивая друг друга, — как не для того, чтобы растащить останки? Каждая, точно ребенок — обратите внимание, — остервенело дергающий за нить куклу-марионетку так, словно это — последняя кукла в его жизни. Чей это труп? Откуда мне знать! Мы не убивали этого человека. Сын своей мамы, вот он кто. Когда мы проходили мимо, он лежал там, пир стервятников был в полном разгаре, и подлетали все новые. Его «поджарили» и притащили сюда, несмотря на объявление, из чего следует вывод: чем больше запрещаешь, тем меньше это действует. Красавица? Подозрительный «мэн»? «Мэн», то есть человек, как в английском. Наши «мэны» — совсем не ангелы-хранители. Напротив, они — люди и шлюхино отродье, по выражению Дон Кихота.

Выше я сказал, что не знаю, кто прикончил его, но это не так. Это — вездесущий убийца с темным подсознанием и бесчисленным множеством голов: Медельин, известный также как «Медальо» и «Метральо», сделал это.

Есть ли что-то хорошее в нашей стране? Да, разумеется: никто не умирает от скуки. Все кое-как перебиваются, спасаясь от налетчиков и правительства. Друзья, товарищи, соотечественники! Нет птицы прекрасней стервятника, за которым стоит древняя традиция: это гриф испанских хроник, это римский vultur. Эти птички обращают мерзость человеческой падали в красоту полета. Нет лучших пилотов, даже у наркоторговцев. Поглядите, как они парят в небе над Медельином! Раскачиваясь в воздухе, кромсая края облаков, обмахивая вечную лазурь черными крылами. Этот черный Цвет — траур по павшим… Они приземляются, как пилоты дона Пабло, на крошечную, почти незаметную площадку, размером с кончик пальца. «Я хотел бы окончить жизнь вот так, — признался я Алексису, — пожранный этими птицами, чтобы потом взлететь». Пусть меня не обряжают в чистую рубашку, не кладут в гроб; пусть меня выбросят на такую вот свалку трупов с сухими платанами и письменным запрещением, нарушая его — так я делал всегда. Такова моя воля. От холма Пан-де-Асукар до Пикачо над предместьями летают черноперые грифы с чистой душой — и это лучшее, по-моему, доказательство бытия Божьего.

Да, мы просим Господа выдать нам счет, а пока что сами сводим счеты с соотечественниками на земле. После тех двоих мотоциклистов в Аранхуэсе — кто был следующим? Невежливая официантка или грубый таксист? Уже не помню, все мертвецы перемешались в моей усталой памяти. Где ты, Фунес, чудо памяти[8] — наш экс-президент Барко? В конце концов, порядок доставки продуктов не влияет на качество обеда. Начнем с грубого таксиста. Все произошло вот каким образом: мы поймали такси у старой железнодорожной станции в Антиохии (ныне закрытой — все рельсы разворованы). Автобусы шли сплошь набитые. Чтобы не было скучно, приемник у таксиста передавал вальенато. Для моих нежных ушей это вроде наждака. «Сделайте потише, прошу вас», — обратился к водителю ваш покорный слуга со свойственной ему мягкостью. А что же тот? Он повысил громкость «на всю катушку». «Остановите, мы выходим», — сказал я ему. Тут он затормозил до ужаса резко, и вдобавок, когда мы выбирались, помянул нашу матушку: «Выходите, сукины дети», — и, не успели мы выйти, рванул с места да так, что шины завизжали. Из вышеупомянутых сукиных детей один (я) покинул машину через правую дверь, а другой (Алексис) — через левую, и с этой позиции вогнал таксисту пулю в затылочную кость, попав оскорбителю прямо в мозг и смыв оскорбление. Таксист больше не встретит наглых пассажиров, его уволили: сама Смерть, защитница правопорядка, лучшая из нанимателей, уволила его на вечную пенсию. Однако заряд бешенства, приданный машине — и усиленный благодаря выстрелу — был таков, что, прежде чем налететь на столб и взорваться, такси на бегу отправило в мир иной беременную женщину с двумя детишками, прервав тем самым многообещающую материнскую карьеру.

Вот это взорвалось так взорвалось! Проклятую машину сразу объяло пламя, но мы смогли подойти поближе и понаблюдать, как горит этот жмурик внутри. Просто улет, пользуясь народным выражением. «Воды, воды!» — надрывался какой-то придурок. «Где же взять воды, приятель? Здесь нету Джеймсов Бондов, чтобы носить с собой все необходимое. Пусть он догорит и перестанет мучиться». Раньше в Медельине было тридцать пять тысяч такси, а теперь стало тридцать четыре тысячи девятьсот девяносто девять.

И, дойдя до этого места, я, конечно же, снимаю шляпу перед экс-президентом Барко. Он был прав: все проблемы Колумбии заключаются в вопросах семантики. Вот, скажем, «сука» у нас значит очень много — или же вообще ничего. «Как холодно, суки!», например: То есть «до чего же холодно!». «Вот сука, башковитый!» — о человеке очень умном. Но простое «сука», без добавлений, как его употребил тот несчастный — о, это совершенно другое. Это яд, источаемый змеей. А ядовитой змее следует размозжить голову: или она, или ты — так распорядился Господь. Прикончив змею, идем дальше. Эва, официантка в кафе: погибла от выстрела в голову. Когда эта очаровашка опрокинула наш кофе, потому что мы попросили у нее целую салфетку, а не треугольные клочки бумаги, негодные даже для муравьев, — у Алексиса рука потянулась к стволу, и он выстрелил в проклятую девицу. Потом спрятал свою игрушку, и мы вышли из кафе, будто ничего и не случилось, довольные, ковыряя во рту зубочистками. «Здесь отлично кормят, надо как-нибудь вернуться». Как вы понимаете, мы больше не вернулись туда. Преступник возвращается на место преступления… достоевские благоглупости! Он, Достоевский, вернулся бы, убив старушку; я — нет. К чему? В Медельине столько кафе и столько убийств ежедневно.