Богоматерь лесов - [93]

— Я бы не отказался съездить в Нью-Мексико. И заодно в Аризону. В Аризоне живет мой брат.

— Старший или младший?

— Младший.

— Чем он занимается?

— Играет в гольф. Ездит на велосипеде. Вроде бы даже участвует в каких-то соревнованиях велосипедистов. Работает в муниципалитете.

— В это местечко, Чимайо, все же стоит съездить. Очень красивая дорога, думаю, Шэрон понравится, несмотря на проблемы с едой. Очень любопытное захолустье.

— Кстати, что ты там начал рассказывать насчет грязи?

— Люди привозят оттуда грязь в пластиковых пакетах, я тебе уже говорил. Там есть небольшой источник. Обычная дыра в земле. Так же, как из Лурда привозят воду, из Чимайо везут грязь. Потом люди мажут ею лицо, руки или что там еще и надеются на чудо. На чудесное исцеление. Как я уже говорил, Пайдж привезла немного для своего дядюшки из Манхэттена, который страдал от эмфиземы легких.

— И что же?

— Это не помогло. Он умер, а она чувствовала себя виноватой, потому что это она уговорила его попробовать с этой грязью. Хотя она ничего не обещала.

— В чем же она виновата? Она просто пыталась помочь.

— Я понимаю, но она относится к этому иначе.

— Она хороший человек.

— Я все время говорю ей об этом.

— Я тоже скажу.

— Непременно скажи. Будет неплохо, если она услышит это от кого-то кроме меня. Она очень нуждается в поддержке.

— Там, в земле, должно быть, огромная яма?

— Представь себе, нет. Я об этом спрашивал. Спрашивал у всех подряд, мне самому было любопытно. Как и тебе. Я думал, почему, несмотря на такое количество народу, грязь не иссякает. И я понял, что каждый день приходит человек и добавляет туда грязи.

— Как это?

— А вот так. Туда привозят грязь, священник читает молитву, и грязь готова к употреблению. Бог знает где ее берут, может быть, это навоз с молочной фермы. Не знаю. Все это… как бы это сказать… немного смешно. Нелепо. Не знаю, как ты относишься к этой истории с Девой Марией, но, по-моему, все это ерунда. Что нам еще остается! Я хочу сказать, что делать, если не смеяться, верно? Как ты считаешь?

— Смеяться или плакать.

— Точно.

— Зато по дороге мы заехали к моему брату.

— Глядишь, если повезет, заедете куда-нибудь еще.

— Возьмем еще по пиву, Уолли?

— Не откажусь.

— Вот и отлично, — сказал приятель Уолли.

Том подумал, что он с удовольствием вышвырнул бы их отсюда собственными руками. В этом не было ничего личного, но он знал, что это принесло бы ему облегчение. Взять этих болванов за шиворот и выставить за дверь без особой на то причины. Вместо того он залпом осушил кружку и решил, что пора бежать из этого болота. Весь вечер его томило вожделение. Ему хотелось швырнуть Тэмми Бакуолтер на стойку бара и показать ей, на что он способен, излить в нее весь заряд похоти, скопившейся в его чреслах, превратить ее в свою рабыню. «Я неудачник, — подумал он. — Можешь меня убить». На выходе он сказал:

— Я вернусь, Тэмми. Как только смогу.

— Можешь не торопиться, — ядовито ответила она. — И не забудь расплатиться за пиво.

В прачечной он переложил белое белье в сушильную машину и пошарил в карманах в поисках мелочи. Карманы были пусты, а разменный автомат как назло был сломан или просто опустошен паломниками. Куда провалился Ким? Почему, когда он нужен, его нет? Извивается вместе с Джабари, принимая позу «свернувшаяся кобра» или «камыш на ветру»? Почему этот корейский ублюдок не позаботился о мелочи? А сам дерет доллар за час сушки, хотя раньше это стоило всего семьдесят пять центов. Ему бы только вздувать цены, чертов хапуга. Может быть, корейцы научились этому у евреев? Может, пенджабцы тоже берут уроки у евреев? А ты знай выкладывай денежки. У кого хватит духу признаться, что он ведет счет мелочи? Том пересек улицу и зашел в «Эйч-Кей». Это заведение было более тесным и мрачным, чем «Большой трюм», а посетители в основном были высохшие алкаши, не понаслышке знакомые с белой горячкой, как на подбор сварливые и угрюмые. В свое время бар «Эйч-Кей» прославился в городе грандиозной дракой, она случилась четвертого июля семьдесят девятого года между бородатыми байкерами, что заехали в Норт-Форк случайно, и лесорубами, которым не понравилось, что байкеры нахально припарковались прямо на главной улице. Все началось с перебранки, а потом байкеры подожгли «додж», что стоял неподалеку. Тогда лесорубы перекрыли грузовиками все выезды с улицы и устроили настоящую бойню. С тех пор дела в «Эйч-Кей» шли все хуже и хуже, и заведение постепенно пришло в упадок, хотя на кассе до сих пор висела приклеенная кусочком липкой ленты фотография, с подписью, сделанной фломастером: «Как мы надрали им задницу».

— Мне нужна мелочь, — сказал Том бармену Бобу Хиллу, горькому пьянице со слезящимися глазами и красным лицом. — Монеты по двадцать пять центов, расплатиться с корейцами.

— Я завязал разменивать деньги для прачечной два часа назад. Эти отморозки вытряхнули из меня все до последней монетки.

— Верующие отморозки! — крикнул пропойца по имени Каннингем. — Они глотают мелочь, как облатки для причастия. И хлещут священное пиво.

— Мне нужно всего две монеты, — сказал Том.

— У меня нет ни одной, — покачал головой Боб Хилл. — Ни единой. Они забрали всё подчистую.