Богиня судеб - [38]

- Его задница и так у самого пола. Лучше бороденку приколоти.

Волк удивленно взглянул на него, но ничего не сказал, снова повернул голову к стражникам. И, хотя он молчал, те отлично поняли, что надо немедленно уходить, пока не завязалось что-либо вроде драки, а точнее - как раз-таки драка, в коей они, конечно, вряд ли одержат верх.

- Ты здесь человек новый, - откашлявшись, сказал тот, у которого задница находилась достаточно далеко от пола. - Не знаешь наших порядков. Десять медяков и впрямь на дороге не валяются, вот и...

Он не договорил. Презрительно усмехаясь, аккериец сунул руку под полу куртки, пошуровал там и кинул на стол золотой.

- Хватит?

Глаза стражников загорелись. Каждый из них получал золотой после целой луны службы, а тут такое богатство нежданно-негаданно свалилось им прямо в руки...

- Да, господин... - пересохшими губами прошептал присмиревший низкозадый. - Очень даже... очень даже хватит...

Он цапнул со стола монету и ринулся к выходу. Второй, возмущенно заревев, побежал за ним, подозревая, что соратник не захочет делиться. За ними, охнув, устремилась и хозяйка, потрясая метлой - оба не заплатили за выпитое пиво и съеденную ветчину.

Дигон насмешливо поглядел им вслед и повернулся к лохматому.

- Кто такой? - осведомился он, вновь подвигая к себе баранью ногу и с неудовольствием замечая, что один бок её - тот, что находился прямо перед парнем - изрядно ощипан.

- Трилле, - откликнулся лохматый и быстро отодрал ещё кусок мяса.

Узкое лицо его, чрезвычайно подвижное, было весьма благородно. Черты, по отдельности казавшиеся вовсе некрасивыми, вместе составляли довольно приятное впечатление. Длинный тонкий нос, большой рот, голубые, широко расставленные глаза в обрамлении пушистых черных ресниц - если парня отмыть и причесать, он мог бы сойти за сына дворянина, а то и самого короля. К тому же и фигура его отличалась определенным изяществом - тонкая, высокая, гибкая, с развернутыми прямыми плечами. Сейчас же от природы чистая гладкая кожа его была покрыта пятнами грязи и болячками, а изящные руки - цыпками; белесая щетина выросла над верхней губой и клочками на подбородке; в светлых густых волосах застряли соломинки и репьи. В общем, гостем Дигона оказался обыкновенный бродяга, и сейчас, по мнению аккерийца, его следовало накормить (кто сам бывал голоден, не оставит голодным другого), и затем избавиться от него навсегда.

- Ешь! - Дигон подвинул Трилле баранью ногу, кликнул хозяина и потребовал для себя жареного гуся, а заодно и ещё пару кувшинов пива, один из которых предназначался для лохматого.

Получив разрешение на употребление мяса, парень ухватил ногу обеими руками и, рыча, вцепился в неё зубами. Похоже, последние три дня ему не доводилось радовать свой желудок чем-либо кроме куска черствого хлеба - он пожирал мясо даже глазами, выкаченными так далеко, что казалось, они вот-вот вывалятся из орбит.

Волк же, легко справившись с гусем, допил пиво, положил на стол плату за еду и поднялся. Ему предстоял неблизкий путь, и каждый вздох промедления означал ещё шаг вперед пройдохи Леонардаса, увозящего в Ордию Лал Богини Судеб. Если же переводить путь ублюдка в триста золотых, обещанных Сервусом Наротом, то... Аккериец быстро рассчитал, что каждый его шаг стоит примерно половину медной монеты, а если он едет верхом...

- Постой, брат! - он был уже в дверях, когда звонкий голос лохматого остановил его.

- Ну? - нахмурясь, сказал Дигон.

- Подожди меня, я сейчас!

Аккериец пожал плечами и вышел из харчевни. Нет забот, кроме как ждать этого бродягу...

Взяв из рук мальчишки повод (избавившись от Дигонова вороного, оборванец тут же снова завопил, призывая новых посетителей), он вскочил на коня и - тонкая рука Трилле легла на его колено.

- Что ж ты? - обиженно произнес он. - Я же просил подождать!

- Уйди! - рыкнул аккериец, донельзя раздраженный наглостью парня. Он спас его от стражников и накормил - что ещё ему надо?

- Да постой же, - увещевал его Трилле. - Я должен ехать с тобой. Я пригожусь тебе, вот увидишь сам. Знаешь, кто я? О-о-о!.. Ты не знаешь, кто я...

Волк ударил вороного пятками и тот рванул с места как ошпаренный. Через несколько мгновений позади осталась харчевня "Толстяк Шаккон", и оборванец-зазывала, и нахальный бродяга... А впереди - впереди был город Нилам, который до сумерек следовало проехать весь, дабы ночь провести уже в тимских степях, где никто, никто не потревожит сон аккерийца... Гикнув, Волк ещё пришпорил коня, вновь радуясь жизни, ибо нет на свете ничего прекраснее ее...

* * *

... на свете нет ничего прекраснее жизни, да и как может быть? Только живому может доставить радость поцелуй красавицы, первый писк младенца, победа над врагом и возвращение из дальнего похода друга... Ощущение сие жило в сердце Дигона и никак не отражалось в его голове. Глубоких мыслей он не признавал, как не любил и рассуждений на высокие темы. Для него все было просто: делай так, как тебе приспичило в этот момент (философ Бенино сказал бы иначе - "как велит тебе сердце твое"), но не торопись. Бывают разные моменты, и не всегда стоит полагаться на свое знание этой странной жизни.