Богиня маленьких побед - [17]

У хозяйственной пристройки отдыхала какая-то санитарка. Я попросила у нее закурить. Пальцы напрочь отказывались скатать сигарету.

– Вы знавали деньки и получше.

Я выдавила из себя некое подобие улыбки.

– Здесь, в Паркерсдорфе, мы привыкли видеть людей с грустными лицами. Порой мне даже кажется, что это наше фирменное блюдо. Они поступают сюда пачками. Прямо голова идет кругом!

– Я подруга одного человека, пребывающего здесь на лечении. Мне не разрешают с ним видеться.

Она смахнула с губ крошку табака:

– И как его зовут, этого вашего приятеля?

– Курт Гёдель. У меня от него уже давно нет вестей.

– Палата 23. Его лечат сном. Он в порядке. Почти.

Я сжала ее руку. Она мягко меня отстранила.

– Вообще-то, вашему другу сейчас действительно плохо. Исхудал, как гвоздь. Он мне очень нравится. А когда я убираю у него в палате, всегда благодарит. Так делают далеко не все. Но, кроме этого, он не произносит ни слова. В отличие от его матери, у которой, наоборот, рот не закрывается ни на минуту. Она вечно то чем-то возмущается, то орет на медсестер. Первостатейная зануда!

– И что делают врачи, чтобы ему помочь?

– Это зависит от доктора Вагнер-Яурегга, славная моя. Если он в добром расположении духа, то ваш друг, перед тем как вновь отправиться на боковую, имеет право на прогулку у фонтана и пару сеансов лечения носовым платком. Наш патрон большой друг господина Фрейда. Знаменитость. Он обеспечил нам много клиентов. Большинство пациентов выходят из его кабинета, сжимая в руке мокрый носовой платок. Похоже, это им помогает. В отношении других Вагнер предпочитает более серьезное лечение.

Я вымученно затянулась плохо скрученной сигаретой.

– Вагнер у нас не слывет душкой. Его послушать, так наука позволяет все, что угодно. В отдельных случаях он даже прибегает к лечению электричеством.

– Зачем?

Она щелчком отправила окурок в направлении живой изгороди.

– Чтобы вернуть пациента к реальности. Будто им все еще надо понимать, что вся эта дерьмовая жизнь существует на самом деле. Лично я убеждена, что некоторые участки мозга наших пациентов устроили себе каникулы. Плюс от лечения электричеством в том, что они больше не кричат и не бьются головой о стену. Так что в этом есть свои преимущества. Но при этом ходят под себя прямо в постель, добавляя нам забот. Теперь я вынуждена вас покинуть, пора возвращаться к работе.

Она поправила белый чепчик на рыжеволосой шевелюре и протянула мне кисет.

– Захватите немного в дорогу. И не переживайте вы так. Ваш возлюбленный не подпадает под категорию особых случаев. Всего лишь страдает от тоски, как говорят врачи. Просто меланхоличный молодой человек. Что поделаешь, такие теперь времена. Приезжайте завтра в это же время. Я вас к нему проведу. Его матери не будет. Она так достала медсестер, что ей на два дня запретили всякие посещения. В терапевтических целях.

– Вы даже не представляете, как я вам благодарна. Как вас зовут? Меня Адель.

– Знаю, радость моя. Это имя он постоянно шепчет во сне. Меня зовут Анна.

11

– Может, прогуляемся по саду?

– Холодно. К тому же я устала.

– А мы представим, что на дворе весна! Я вас тепло одену и пойдем гулять.

Энн плотно укутала пожилую даму. Затем сняла кресло-каталку с тормоза и беспрепятственно выехала из комнаты. Несмотря на виртуозное исполнение этого маневра, Адель схватилась за подлокотники.

– Ненавижу ездить в этой проклятущей каталке. У меня такое ощущение, что я уже труп.

– Вы слишком несговорчивы, и смерть, должно быть, к вам даже на пушечный выстрел подходить боится.

– Я дожидаюсь ее прихода твердо и уверенно. Эх, если бы мне не перестали служить ноги… Знаете, они ведь у меня были красивые.

– Я совершенно уверена, что вы танцевали, как королева.

Адель выпустила подлокотники и спрятала руки под одеялом. «Поезжайте быстрее, я ведь не сахарная». Они в бодром темпе миновали коридор, с трудом разминувшись с каким-то полусумасшедшим типом, который там болтался.

– Не извиняйтесь, Энн. Роже вас не ждал. Последние несколько лет своей жизни он проводит в поисках чемодана. Но, если даже найдет его перед тем, как отправиться в большое путешествие, тот ему все равно не понадобится.

– Бедняга.

– А я? Торчу здесь среди болтунов, у которых память как у красной рыбы. Такого конца даже врагу не пожелаешь.

– По-вашему, умирать нужно в молодости?

– Единственный способ не страдать – это уйти раньше тех, кого любишь.

– Но по отношению к тем, кто остается, Адель, это очень жестоко.

– Говорить всякие ужасы – последняя роскошь, которую я могу себе позволить. Те, кто ценит подобные речи по достоинству, считают их мудростью, остальные старческим маразмом.

– Или цинизмом.

– Когда у меня впервые случился сосудистый криз, я сказала себе: «Ну вот, все кончено, в конце концов, все оказалось не так уж страшно». Но при этом подумала о Курте, спросила себя, что с ним будет без меня, и вернулась. Сходя с ума от боли. И тут же об этом пожалела.

– Когда вас одолевают мрачные мысли, смотрите на зелень, она их прогонит.

– Вы скармливаете мне дешевую, грошовую поэзию. Осторожно! Поворачивайте! С левого фланга нас атакует розовый свитер!