Боги войны в атаку не ходят - [8]
Все интимные тонкости верхов музыкант выкладывал с глубоким равнодушием, без нервного экстаза и отсебятины, по принципу — за что купил, за то продал. Это звучало не как сплетни — низкорослый и невзрачный Гоша был абсолютно выше этого, а подавалось некой информационной иллюстрацией железобетонного постулата: се ля ви — она и есть се ля ви. И за десять лет оркестровой службы валторнист имел все основания величать окружную богему одним неприглядным словом — клоака.
Как бы то ни было, глубокая осведомлённость соседа о жизни окружной верхушки Фалолееву нравилась. Приятно было в полку обронить значительный комментарий на предмет командующего или начальника штаба, к тому же молодого парня давно подгрызала мыслишка насчёт знакомства с генеральской дочкой. Перспектива выгодной женитьбы им никогда со счетов не сбрасывалась, а теперь, посредством всезнайки Гоши, этим можно было заняться вплотную.
Вопрос, как обстоят дела с реальными невестами, Фалолеев долго не решался задать в лоб (во-первых, не желал, чтобы его интерес расценили как исключительную меркантильность; во-вторых, участие откровенных посредников в поиске девушки для красивого, уверенного в себе парня считал делом чуть ли не позорным), но после 7 Ноября, когда он заявился в парадной капитанской шинели, Гоша, успевший притащиться с праздника раньше, восхищённо развёл руками:
— Красавец! Я, когда тебя в строю увидел, глазам не поверил: ты — не ты! Хоть маршалу в зятья!
Замёрзший на первом крепком морозе, краснощёкий Фалолеев кивнул на погоны с четырьмя звёздами.
— Для парада вырасти приказали! Как-никак ассистент знаменосца!
— Жаль, я думал досрочно!
— У нас через ступень только Гагарин взлетел, — Фалолеев быстро скинул шинель, с нетерпением положил руки на батарею. (В тряпичных перчатках на морозе-то!)
— Кто тебя знает, — Гоша по-простецки почесал неприбранную голову, иронично присовокупил: — Может, ты где в атаку ломанулся круче Гагарина!
— Боги войны в атаку не ходят! — повторил Фалолеев любимую фразу Григорьева и глазами показал на свой китель о двух маленьких звёздах. — Увы!
— Всё равно, разрешите вас теперь величать «товарищ капитан-лейтенант»! — шутливо вытянулся во фрунт сосед-коротышка. — По-морскому!
— Разрешаю! — Фалолеев азартно хлопнул одеревенелыми ладошами, потому как узрел початую бутылку коньяка с невзрачной драной этикеткой.
Такой дребедени, несмотря на «сухой» закон, было в магазинах завались — с четырнадцати до восемнадцати часов, каждый Божий день, по червонцу штука, сколько угодно в одни руки. И Гоша, отстоявший на площади два часа столбом — при любимой заледенелой валторне, по пути в общагу первым делом кинулся спасать себя от фатального окоченения.
Парад, двадцатиградусный мороз, лозунги и высокие речи остались позади, на праздничный вечер у обоих были свои планы — в компании к товарищам, но не пропустить по две-три стопочки в честь революции соседи по комнате не могли.
— Не знаю, как через ступень звания, — сказал музыкант, торопливо разливая третьесортный коньяк, — а кое-кому досрочно отлетают, будь здоров! Зятёк замкомандующего тут есть, майора через год — получи, подполковника через два — получи! Прям стахановец! А кто знают его, говорят, мурло, ленивее обкормленного кота.
Видя, что случай сам ведёт к нужной теме, Фалолеев, будто невзначай, полюбопытствовал, много ли в Чите генеральских дочерей, которые поспели под венец.
Стараниями музыканта картина перед ним раскрылась быстро: при всём том, что генералов в штабе как грязи, едва ли не полсотни, нужду в зятьях испытывают, увы, совсем немногие. «Генеральские дочки — аукцион «Не зевай!», — пояснил сверчок, — и народ не зевает». По его сведениям выходило, что в данный момент незамужняя дочка у начальника штаба округа, и дочка ничего, симпатичная, фигуристая. У начальника медицинской службы Минякина тоже, вроде, деваха на выданье, но подробности народом широко ещё не обсуждались.
— Зачем тебе генеральская дочь, Гена? — после третьего госта совершенно прямо спросил музыкант, и при этом толстые, особого устройства линзы показались Фалолееву длинным тоннелем, в конце которого поблёскивающие глаза соседа сделались похожими на рыбьи. — Будут помыкать, как последней собакой! И не отвяжешься!
Лейтенант не стал пояснять, что стратегия музыканта-сверхсрочника, собирающегося после возраста Христа обретать смутный деревенский покой, и стратегия молодого, умного, красивого офицера вещи — необыкновенно разные. Как Эверест и какой-нибудь сельский пригорок, который своим навозом наделали местные коровы. Гоша чудак, потому как ему тридцать лет, а ни жены, ни детей, ни квартиры. Спит на казённой кровати, дудит в свою начищенную валторну и счастлив!
Другое дело он — Фалолеев: ему надо стартовать, стартовать резво, мощно, напористо и в нужном направлении. К генеральскому званию. Чтобы, как говорится, потом не было мучительно больно… оставшись в сорок лет с засаленными капитанскими погонами… А служебный задел своими силами вышел у него пока плачевный.
Однако о планах на маршальский жезл молоденький офицер умолчал, а тоном тёртого парня пояснил:
Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.