Боги и Боты - [20]

Всё это длилось до поры до времени, и я не считал потерь, пока однажды не потерял самое лучшее, что у меня было, даже лучшее, чем был я сам. А я себя ценил в большинстве случаев очень высоко. Появилась в моей жизни девушка, чей характер и чьи таланты были просто несравнимы с моей инфантильной, нарциссической особой. Она ворвалась в эту простенькую легкомысленную жизнь совершенно неожиданно и крайне уверенно, даже дерзко. Сперва я отреагировал, как и обычно одним телом, а потом… потом стал всё больше и больше слушать её, наблюдать за ней, всматриваться и вслушиваться. Я стал испытывать потребность, нет, нужду быть рядом с ней, я впервые в жизни завидовал кому-то, просто из-за того, каким он был. А она была сильной, гордой и самодостаточной. Она была особенной, а я был никем. И я не смог этого выносить.

В итоге сам же её и отверг. Просто так. От ощущения собственной слабости.

Она ушла и больше не возвращалась. А я больше не мог сближаться ни с кем, кто мне встречался. Одиночество заставляло много думать. Я думал о жизни и смерти, и прежде всего о том, имеет ли человек право уйти из жизни, если осознаёт, что ничего особенного собой не представляет.

Не то, чтобы меня повсеместно окружали именно выдающиеся личности. Как журналист я брал интервью у самых разных людей. Но постоянно разочаровывался и в них. Все они фактически без исключения, просто обосновывали те обстоятельства, в которых оказались. Желая оправдать те изощрённые способы получения удовольствия, которые им позволены, и обвинить, опорочить те, которые не позволены, они создавали или поддерживали целые мировоззренческие системы. И первое время я верил им, ловил каждое слово, записывал всё и включал в свои статьи. То тут, то там, — в интервью, в путешествиях по стране, на митингах и в кабинетах, везде, — встречались мне люди, которые могли что-то заронить в мою душу. Какое-то время я носил в себе их идеи и мечтал, что наконец-то обрёл истину… ну, или, по меньшей мере, — цель, какой-то смысл существования. Но, к сожалению, это состояние проходило через какое-то время.

Это всё похоже на интоксикацию. Сперва — кайф, потом — тошнота. И я засовываю два пальца себе в горло и вывожу токсины из организма. Прочь — прочь — всё это чушь, бред и фигня, не стоящие ничего. Пусть с ней носятся другие. Каждый из них убеждён, что именно его миф — единственный достойный и имеющий ценность. Но если бы они только могли прислушаться ко всем остальным, они бы поняли — разницы никакой. А если истин и смыслов — миллионы, то настоящей истины и истинного смысла по большому счёту нет…

Настоящее будущее

Я открыл глаза и, щурясь на яркий свет, начал оглядываться… постепенно осознавая себя посреди небольшой сцены. Полукругом стояли ряды зрителей, экраны за моей спиной показывали застывшие кадры моего прощания с Сиреной, а точнее — саму Сирену моими глазами. Зрители аплодировали, многие стояли… некоторые вытирали свои глаза, полные слёз… кто-то даже выкрикивал «Браво!»… неподалёку от моего кресла сидел улыбающийся человек, непонятного пола и тоже почтительно похлопывал, глядя по очереди на экран и на меня.

Всё с ними ясно — шоумены хреновы.

— Вы не имеете права! — мой голос прозвучал неожиданно громко, отдаваясь эхом во всём зале, и тут же прекратил разговоры и овации.

На экран вывели моё лицо, которое оказалось не таким уж идеальным, каким я его видел во сне — это был далеко не Шон Коннери. Позади себя я заметил какой-то прибор в виде шкафа и торчащую из него тарелку вроде спутниковой, но направленную прямо на меня.

— Упс… Сорри… Приносим вам глубачаишие извинения, судар, — этот мужик с грудью, казалось, нарочно меня решил разозлить. — Ми очиен харашо панимаем ваши чуства…

— Аааа, так вы понимаете?!

— Йес. Многие из здес сидиасчих прашли чрез ета.

— Чрез что, через ЕтА?

— Чрез предпаказ пилота дрим-риалити. Ета, канечно, шок па началу, но… на деле криминала нет.

— Вы без моего разрешения влезли мне в мозги и продемонстрировали их всему миру.

— Ви заблуждаетес. Никакои транслиации нибило. Пазволте мне представит сидиасчих в зале.

Я огляделся.

— Здес пачти всео рукаводство медиа-холдинга. С ними их жеони и дажи дети — всио сделана, чтоби ни дапустит утиечки. Итс джаст — фокус-грууп. Ваши права ни нарушали… пака… паверте…

— Чо-то не очень верится.

— Пазвольти, я ссяс всё обисню, — сказал какой-то паренёк в зале с сильным китайских акцентом, но я не мог его отчётливо видеть из-за света, направленного на меня, и полумрака, в котором сидели все остальные.

— О! Вэлкам, спадин Чжао. Знакомтес, ето наш локальнии гинералнии прадиусер. Прашу лиубит и жаловат.

— Спасибо, Ликки. Кстати, хасю папласить всех — не испольсавать в своей леси слискам усталевсие оболоты. Они лаздлазают насиво гостя. Пласу вас быть повезливие.

— Но правакациа — ето вед моиа работа.

Он даже улыбается, хитрый гад.

— Вы ни велно панимаити сваю лаботу. Пловоцилуйте лучсе неозиданними ваплосами, плонисателными дагадками, пытаитесь вызват гелоя на откловение. Это, конесно, сложно, но, веть это, как вы велно заметили — ваша лабота. Она и долзна быть слозной. За нио вам теньги платят.