Богдан Хмельницкий - [39]

Почто же нам, братие, быть нечувствительными и влачить тяжкие оковы рабства в дремоте и постыдном невольничестве в собственной еще своей земле? Поляки, вас вооружившие против нас, суть общие и непримиримые враги наши. Они уже все отняли у нас: честь, права, собственность и самую свободу разговора и вероисповедания нашего; остается при нас одна жизнь, но и та ненадежна и несносна самим нам; да и что за жизнь такая, когда она преисполнена горестей, страхов и всегдашнего отчаяния? Предки наши, известные свету славяне или русы, соединясь с литовцами и поляками добровольно и ради обоюдной защиты от иноплеменников, пришли к ним с собственною своею природною землею, с своими городами и селениями и своими даже законами и со всем, в жизни нужным. Поляки ничего им и нам не давали ни за грош, и заслуги наши и предков наших в обороне и расширении королевства их известны всей Европе и Азии; да и сами поляки хрониками своими очевидно то доказывают. Но пролитая за них кровь наша и избиение на ратных полях тысячи и тьмы воев наших награждаются от поляков одним презрением, насилием и всех родов тиранствами. И когда вы, о братья наши и други, когда не видите унижения своего от поляков и не слышите презрительных титулов хлопа и схизматика, то вспомните, по крайней мере, недавние жертвы предков ваших и братии вашей, преданных коварством и изменою и замученных поляками самым неслыханным варварством.

Вспомните, говорю, сожженных живыми в медном баке гетмана Наливайко, полковника Лободу и других; вспомните ободранные и отрубленные головы гетмана Павлюги, обозного Гремыча и иных; вспомните, наконец, гетмана Остряницу, обозного Сурмило, полковников Недригайло, Борона и Рындича, коих колесовали и живыми из них жилы тянули, а премногих с ними чиновников ваших живых же на спицы воткнули и другими лютейшими муками жизни лишили. Не забывайте, братья, и о тех неповинных младенцах ваших, коих поляки на решетках жарили и в котлах варили. Все оные страстотерпцы замучены за отечество свое, за свободу и за веру отцов своих, презираемую и ругаемую поляками в глазах ваших. И сии мученики, неповинно пострадавшие, вопиют к вам из гробов своих, требуя за кровь их отмщения, и зовут вас на оборону самих себя и отечества своего.

Едва кончил Хмельницкий речь свою, раздались дружные возгласы: «Готовы умереть за отечество и веру православную! Повелевай нами, Хмельницкий, повелевай и веди нас, куда честь и польза наша требует. Отомстим за страдальцев наших и за поругание веры нашей или умрем со славою…»

И снова вверх взметнулись шапки. С торжественными возгласами проходили казаки мимо своего гетмана в лагерь запорожцев, которые радостно приветствовали своих братьев.

Это было страшным ударом для поляков. Часть казаков, которые были в лагере Шемберга, тоже перешла к повстанцам, а за ними и драгуны, украинцы по происхождению. Пришло к восставшим и новое подкрепление — донские казаки вместе с запорожцами, которые были на Дону.

— Мы не одни теперь, — говорили восставшие, — с нами наши исконные братья.

При сложившихся обстоятельствах молодому Потоцкому и Шембергу ничего не оставалось, как идти на переговоры. Это устраивало и Хмельницкого. Он говорил: «Не губите себя понапрасну, панове, победа в моих руках, но я не хочу братней крови».

Поляки выделили для переговоров Чарнецкого, а Хмельницкий послал в польский лагерь как заложников Максима Кривоноса и сотника Крысу. Странные это были переговоры. Пока Хмельницкий угощал Чарнецкого и слушал его речи, Кривонос и Крыса в польском лагере уговаривали реестровых казаков, которые еще оставались там, перейти к повстанцам. Вскоре все реестровцы покинули поляков.

Шемберг, старший по возрасту и уже не раз бывавший в битвах, видел безвыходность положения польского лагери. Оставалось одно: согласиться на капитуляцию, выдать артиллерию с условием, что казаки позволят им выйти к Крылову. «Ни только для нас, но и для всего отечества будет полезнее, — говорил он на собравшемся совете, — если мы от несомненной гибели откупимся какими-нибудь маловажными орудиями; зато мы выиграем время, присоединимся к войску и дадим ему возможность, узнав вовремя о мятеже, не дать ему разгореться». Стефан Потоцкий согласился с доводами старшего товарища.

Но Хмельницкий не хуже своих врагов ведал об их намерениях. Однако к соглашению не пришли, и борьба продолжалась.

На рассвете о мая казацко-крестьянские полки выстроились, ожидая сигнала к новому штурму. Вперед выехал Хмельницкий.

Гремел его голос над полками.

— Братья и молодцы славного Войска Запорожского! Настал час, поднимите оружие и щит веры! Не бойтесь и не устрашайтесь лядской силы гордой и не бойтесь никакого их свирепства, ни их страшилищ, из кож леопардовых и перьев страусовых устроенных. Вспомните прежде бывших украинских воинов, которые мужеством своим многие страны воевали и устрашали. А вы, того ж берега дети, храбрых отцов сыны, явите свою природную храбрость против наступающих на вас неприятелей. Вам у бога прочтется вечная слава!

Пехоту поддерживала артиллерия. Закипела битва, которая длилась весь день. Казакам удалось прорваться к укреплениям и захватить их. Засев в шанцах, поляки продолжали ожесточенно отбиваться, однако надежд на спасение не оставалось. Наступила ночь.