Богатыри не мы. Новеллы - [8]

Одобрения почему-то не последовало. Майк набычился, но промолчал.

У крутящихся дверей на выходе из здания было подлое свойство – попытайся двое войти разом в одну и ту же створку, и дверь клинило с резким рывком, а бедолага с другой стороны имел все шансы врезаться в толстый пластик лопасти носом. Обычно, заметив снаружи или за спиной более одного человека, Майк предпочитал убедиться, что затора не случится, и лишь потом входить-выходить самому. Но одетый с иголочки плосколицый парень с восточным разрезом глаз, в самый последний момент вдруг решивший шмыгнуть следом за Соколовым, оказался для него полной неожиданностью.

– Да куда ж ты прешься-то, макака тупорылая?! – рявкнул Майк, едва оказавшись на улице. Его лицо, к счастью, не пострадало, разминувшись с дверью на какие-нибудь пару миллиметров. Наверное, только это и спасло нерадивого азиата от неприятностей, ибо руки Соколова сами собой сжались в кулаки. А тут еще парень, изобразив самую искреннюю улыбку, что-то залопотал по-английски, прижав ладони к груди и явно извиняясь. В итоге Майк только смачно харкнул ему под ноги и поспешил ко входу в метро. По пути поскользнулся, едва не упав, и грязно выругался на всю улицу. А потом внезапно… захотел выпить. Не попить, а именно выпить. И не просто захотел, а весьма. Настолько, что, не доходя до метро, свернул в круглосуточный магазин. Выйдя из которого, сделал то, чего не позволял себе со студенческой скамьи – жадно присосался к бутылке дешевого пива. Впрочем, пить так – прямо из горлышка, шумно глотая, давясь пеной и проливая на подбородок – Майк Соколов до сего дня не позволял себе ни разу.

Несмотря на то что в «Мерзавцах» он остановился на самом интересном месте, по дороге домой Майк даже не достал из сумки «читалку». Вместо этого он всю дорогу тупо рубился в «Тетрис» на телефоне, матерясь всякий раз, когда ему не удавалось поставить нужную фигуру куда следует, и не замечая неодобрительных взглядов находящихся в вагоне людей. Покинув же метро, вместо того чтобы идти на остановку, твердым шагом двинул в сторону универмага.

Очутившись дома, Майк, даже не раздевшись и лишь скинув ботинки, прошествовал на кухню, выгрузил из рюкзака на стол покупки, а потом… уставился на них с явным недоумением. Во-первых, он не любил светлого пива. Вообще. Во-вторых, никогда не употреблял пиво с рыбой, предпочитая, его же собственными словами выражаясь, «мух отдельно, котлеты отдельно». В-третьих, дешевое отечественное пиво всегда стойко ассоциировалось у него с покойным родителем, а, стало быть, с чем-то априори неприемлемым. И тем не менее вот она – полторалитрашка темного пластика, а рядом благоухает даже сквозь целлофановый пакет вобла. В довершение всего немного кружилась голова, а во рту стоял какой-то мерзкий и при этом удивительно знакомый привкус. Рука сама собой потянулась к карману пальто и извлекла из него неведомо как оказавшуюся там распечатанную пачку непритязательных, под стать пиву, зато крепких сигарет. Майк, два года назад торжественно бросивший курить, тяжело опустился на стул, обхватил голову руками и прошептал:

– Ка-ко-го хре-на?..

* * *

Димка Кузин – немного фотограф, немного музыкант, немного журналист, немного мистик и убежденный фрилансер, – как водится, ухитрился занять в кофейне самое «козырное» место. Невзирая на центр города, весьма промозглый вечер дня, справедливо называемого трудящимися «тяпницей», уютную атмосферу в заведении и цены, пусть и не совсем пролетарские, однако же и не шокирующие.

– Вы гляньте на него! Явление Джеймсбонда народу! – провозгласил он, когда Майк подошел к столику, и уточнил: – Картина маслом и сыром. Художник Эм Эс Соколов. Начальная цена – рупь пятьдесят в базарный день.

– Вот балаболка! – покачал головой Майк, пожимая протянутую пухлую руку. А Кузин все не унимался:

– Что будете пить, сэр? Как обычно, водку с мартини, э?

– Коньяк, – мрачно буркнул Соколов, тяжело плюхаясь на стул напротив Димки и снимая солнцезащитные очки. – С коньяком!

Друг детства, которому способности удивляться, кажется, не выдали при рождении, лишь пожал плечами и ухитрился отдать парню за стойкой распоряжения исключительно ленивыми движениями перстов и мимикой. Что еще удивительнее, тот – профессионал! – понял все в точности и был скор, точно хваленый французский электропоезд «TGV». Хлопнув «полтишок» армянского и закусив тонко нарезанным лимоном, Майк откинулся на спинку стула, одарил приятеля взглядом исподлобья, тяжелым, точно предсмертный вздох грешника, и сообщил:

– Кузин! Кажется, я схожу с ума!

Димка, сложивший пальцы на заметно натягивающем модный свитер с оленями животе, слегка прищурился.

– Небритый, – констатировал он. – И нечесаный. Носит солнцезащитные очки в пасмурный зимний день, хотя пошлость такого поведения очевидна… стоп! «Фонарь» недельной давности под левым глазом частично его объясняет. Поехали дальше. Нижняя губа слегка распухла. Пиджак прожжен на рукаве – предположительно, сигаретой – и провонял табачищем. Ботинки и джинсы неплохо бы почистить, а водолазку – погладить. В итоге имеем явное небрежение внешним видом и признаки того, что герр Соколофф недавно получил по мордасам. Спору нет, прискорбно и не слишком характерно для упомянутого герра, повсеместно известного склонностью к разумному пижонству и неконфликтностью. Но и для такого мрачного диагноза – явно недостаточно.