Богатые наследуют. Книга 2 - [94]

Он подошел к серебряному ведерку, где охлаждалось вино, взял бутылку, вынул пробку и, смеясь, как мальчишка, разливал вино в бокалы и смотрел, как взлетали вверх пузырьки.

– Поппи, – закричал он. – Я всю жизнь думал, что я старичок; только ты заставляешь меня почувствовать себя молодым.

Она взяла из его рук бокал, смеясь беспрестанно, хотя еще не выпила ни глотка – ей было хорошо уже от того, что она была с ним.

– Это наш маленький праздник, – кричала она. – Праздник Воссоединения, Франко! Ты и я – мы снова вместе!

Они чокнулись, снова смеясь, когда золотистое вино выплеснулось из бокалов.

– Ты всегда была шампанским моей жизни, – говорил он ей. – Ты всегда искришься, ты полна света и жизни.

– Только не тогда, когда я несчастна, – вырвалось у нее отрывисто. – Как все время теперь.

Они грустно посмотрели друг на друга.

– Я хочу, чтобы это не было правдой, – сказал он тихо.

Она пожала плечами.

– Я пыталась убежать от этого. Четыре года я кружила по свету. Нет такого исторического места, до которого бы я ни добралась, и нет океана, который бы я ни переплыла. – С коротким горьким смешком она добавила – Но разве это может сравниться…

– Я слышал, ты закрыла Numéro Seize.

– Давным-давно. А недавно я продала его содержимое. Ты купил мой портрет. Вот так я узнала, что могу опять прийти к тебе. Я сказала – мне нужна твоя помощь, – сказала она просто.

Наступило недолгое молчание, а потом он сказал:

– Я всегда рядом, когда тебе нужна моя помощь, Поппи. Я рад, что ты помнишь об этом.

Франко быстро выпил шампанское, боясь, что его решимость исчезнет, что он будет умолять ее, чтоб она больше никуда не уходила… Конечно, он не может этого сделать; он должен контролировать ситуацию – так, как он делал это всегда…

– Наверное, ты голодна, – он взял ее за руку. – Думаю, мы пообедаем здесь. Это моя любимая комната, куда я не разрешаю входить никому. К нам будет залетать ветерок из окон…

На маленьком столе, накрытом нарядной пестрой шалью, были расставлены приборы. Стоявший рядом поднос ломился под тяжестью блюд со свежей лососиной, розовыми креветками, устрицами и раками, прохладными суфле. Тут же возвышалось огромное хрустальное блюдо с фигами, дыней, вишней и земляникой.

– Превосходный натюрморт – как на одной из твоих картин, – воскликнула Поппи. – Средневековый пир, устроенный в честь принца!

– Значит, этой ночью мы королевская семья – он улыбнулся. – Мы отмечаем нашу встречу, правда, Поппи?

Он опять наполнил бокалы и попросил ее рассказать о путешествиях; он заметил, что поток ее слов был восторженным, быстрым и непрерывным, как у женщины, которая очень долго была одна. Он подкладывал ей на тарелку лосося и разрезанный на мелкие кусочки инжир, отрезал ей дыню, истекавшую сладким соком, – ему очень нравилось смотреть, как Поппи ела. Собрав всю свою волю, он пытался изгнать ее из своего сердца, но к концу обеда, когда Поппи замолчала и просто смотрела на него широко раскрытыми чудесными глазами, он понял, что сдался. Он по-прежнему желал ее больше, чем любую женщину на свете.

Потом они вместе подошли к окну и смотрели на залитый лунным светом сад.

– Что ж, – сказала она, встретив его взгляд, – ничего не изменилось, Франко?

– Ничего не изменилось, – повторил он глухо. И когда он заключил ее в свои объятия и целовал, он знал, ничего никогда и не изменится.

Она ждала, вся дрожа от его поцелуев, пока он взял трубку внутреннего телефона и отпустил домашнюю охрану; он сказал дворецкому, что больше не нуждается в его услугах и чтобы их никто не беспокоил. И когда он был уверен, что они одни, он взял ее за руку, и они пошли вместе по широкой лестнице.

Его комната дышала простотой настоящей роскоши. Бесценные шелковые коврики, мягкие занавеси, красивая резная средневековая кровать – и единственная картина на стене, Мадонна Боттичелли. Но потом Франко отдернул бархатную занавеску, и Поппи увидела свой портрет.

– Как видишь, теперь ты всегда со мной. Ты – первое, что я вижу по утрам, и последнее – когда я засыпаю. Она присела, нервничая, на краешек кровати.

– Я знаю, это глупо, Франко, – прошептала она, – но я волнуюсь, как будто только что вышла замуж. Словно я твоя новая невеста.

– Значит, так оно и есть, – проговорил он тихо, обнимая ее.

Но ее тело сказало ему, что она не была его новой невестой – ее тело помнило его. Шелковое платье скользнуло с ее плеч – под ним она была обнаженной, как ему нравилось всегда. Поппи почувствовала, что он весь дрожит, когда губы его медленно касались ее.

– Франко, – сказала она. – Ах, Франко, дорогой… Раздевшись, он лег рядом с ней и обнял ее. Они лежали, прижавшись друг к другу, чувствуя биение сердец, и он целовал ее снова и снова, и неистовое желание обладать ею, чувствовать ее опять своей охватило его. Он входил в нее – снова и снова, пока она не закричала от страсти, дрожа от его ласк.

– Поппи, ах, Поппи, – кричал он, извергаясь в нее. – Ах, Поппи, любовь моя…

Потом они тихо лежали рядом, как путешественники, возвратившиеся домой и снова привыкавшие к давно покинутому жилищу.

– Если ты когда-нибудь хотела знать, как я тебя люблю, – сказал он наконец, – теперь ты знаешь.