Богатые наследуют. Книга 2 - [4]

С Поппи обходились с особым уважением, подобающим гостье, и когда по воскресеньям собиралась вся большая семья, она сидела одна за своим столиком у окна, и синьора Росси спешила ей первой подать еду. Потом она извинялась и торопилась накормить своих маленьких внуков.

Поппи старалась не смотреть на сновавших туда-сюда ребятишек, на их мам, вечно хлопочущих вокруг них в мелких повседневных заботах, на их пап, смотревших на все это с любовью; но они подбегали к ее двери и заглядывали внутрь, они смеялись взахлеб, и Поппи чувствовала уколы ревности, глядя на эти простые семейные радости. Она быстро съедала свой не особенно нужный ей ленч и потом медленно отправлялась в маленький городок Белладжо, заходила в церковь и в полумраке, в колеблющемся свете свечей искала ответы, которых не существовало, и находила только умиротворенную тишину.

Долгие дни перетекали в недели, недели—в месяцы; у нее было много времени, чтобы ощутить месть Фелипе. Хотя каждый день она надеялась получить письмо, от Энджел не было ни слова, и в длинные темные зимние ночи одиночество становилось непереносимым. Она ворочалась в постели, мечтая о доме и о Грэге, которого она очень любила теперь и которого больше никогда не увидит. В серые хмурые дни она выходила из дома, навстречу колючим холодным ветрам, дувшим с озера, и бродила беспокойно по лишенным листьев садам, думая о том, как же она могла быть такой глупой.

Ее скудный запас денег начал истощаться, и она отказалась от завтраков в пансионе, съедая только ужин. Ее тело становилось все более округлым по мере того, как ребенок рос, но она ни разу не показалась врачу и не делала ничего, чтобы позаботиться о родах. Синьора Росси смотрела на нее встревоженно, пытаясь задавать ей вопросы при помощи нескольких неумелых английских фраз, но Поппи просто качала головой и делала вид, что не понимает. Словно, несмотря на ее раздавшееся тело, она все еще хотела верить, что ничего не происходит.

Медленно апрель сменили мягкие солнечные дни мая, и когда сады вокруг пансиона покрылись бело-розовой шапкой цветов и в воздухе начал разливаться приторно-нежный аромат, Поппи стала думать о приближающемся со страхом. По ночам она ворочалась с боку на бок, мучительно размышляя, куда она пойдет и что будет делать. У нее были самые смутные представления о том, когда должен появиться ребенок, и, однажды теплой майской ночью, почувствовав первые приступы тупой боли, она просто легла и не хотела верить, что это началось. Но схватки становились все чаще и сильнее.

Когда этот ребенок родится, думала Поппи в промежутках между схватками, вся ее жизнь изменится. Но Поппи все еще не звала никого на помощь, пока наконец ужасный крик не заставил синьору Росси броситься в комнату Поппи.

– Ах, синьора, – сказала она успокаивающе, – я чувствовала, что ребенок родится сегодня вечером, я видела признаки на вашем лице…

И она поспешила на кухню согреть горячей воды, а затем принесла полотенца и привязала их к спинке кровати, чтобы Поппи могла держаться за них во время схваток.

Поппи казалось, что ночь никогда не кончится; когда с рассветом утренний ветерок подул свежестью в окно, ребенок все еще не родился. Обеспокоенная синьора Росси послала мужа в Белладже за врачом. Она вытирала полотенцем, смоченным в холодной воде, горящий лоб Поппи и, когда боль подступала опять и опять, ободряюще держала ее за руку так, словно это была ее собственная дочь.

– Случай сложный, – сказал доктор супругам Росси, лицо его было серьезным. – Есть опасность, что она потеряет ребенка – и, может быть, свою собственную жизнь. Где ее семья?

Синьора Росси пожала плечами, возведя глаза к небу.

– Ее муж умер, – сказала она. – Она одинока.

И синьора Росси опять поспешила к Поппи, когда та снова начала кричать.

Снова настала ночь, и вот, наконец, с последним, словно агонизирующим криком, который заставил синьору Росси в ужасе закрыть уши ладонями, ребенок Поппи появился на свет. Вопреки беспокойству врача, девочка родилась живой; она заливисто плакала и весила добрых шесть фунтов и две унции.

Поппи была слишком слаба, чтобы даже просто открыть глаза и посмотреть на малышку, и врач велел послать в деревню за кормилицей, а сам стал бороться за жизнь Поппи.

Все последующие дни Поппи балансировала между бытием и небытием, между чем-то похожим на сон и реальность – словно все складывалось так, как хотела когда-то она сама. Она потеряла все, ради чего стоило жить, и она знала, что Господь вот-вот освободит ее от невыносимого горя. Ей грезилось, что она падает вниз – во мрак, где нет боли, только покой… все будет легко и просто, думала она, когда вечная тьма становилась все ближе и ближе… но потом детский плач проник сквозь ее забытье, и с ним боль в ее теле и воспоминания вернулись к ней, чтобы опять мучить Поппи.

– Итак, синьора, – сказал доктор Каллонио три недели спустя. – Вы решили жить.

Поппи мрачно взглянула на него.

– Это был не мой выбор, синьор, – ответила она ему холодно.

– Запомните, бедная синьора, – сказал он с доброй улыбкой. – Дела никогда не бывают так плохи, как кажутся. И у вас чудесная девочка, которую вы даже еще не видели.