Богатство кассира Спеванкевича - [57]

Наконец оно прекратилось, грозное, разрывающее череп кипение мозга — видимо, кто-то милосердный открыл туго завернутый клапан. Кипящий мозг рванулся паром и в одну секунду рассеялся. Облегчение, провал, пустота…

Теперь сон был уже крепкий. Что-то маячило временами, но уже спокойно, ненавязчиво. Большая Медведица, пылающая семью своими солнцами в черном небе… Блуждание в темноте, в незнакомом месте, поиски чего-то ночью… Вещь неслыханная — чудо, которое не удивляет и не радует… Зал ожидания на станции, в толпе двое подозрительных… Четверо подозрительных, семеро подозрительных, множество подозрительных, они увеличиваются в числе… подозрительные — это все…

…В окошечке железнодорожной кассы сидит он сам и самому себе продает билет, станция превращается в банк… Паника выбрасывает его на перрон вместе с убегающей толпой… Ада зазывает его квакающим голосом из окна вагона третьего класса — еще чего не хватало… Директор Згула из первого класса протягивает за портфелем длинные, словно жерди, руки — нашел дурака… В купе второго класса сидит Рудольф Понтиус и читает газету — простите… Некуда деться. Толпа подозрительных оттеснила его на площадку вагона, сталкивает на ступеньки, поезд мчится… Множество рук пытается вырвать у него из-под мышки портфель, но он держит его крепко, те, однако, тянут еще сильнее… Над самым его ухом кто-то со свистом затачивает нож — Спеванкевич выскочил на полном ходу и с разгону мчится семимильными шагами по свету, опережает поезд, вот он одним прыжком перемахнул Варшаву, минует Модлин, Плоцк, Гданьск, перескакивает море и намеревается заночевать в Стокгольме… Оказывается, в Стокгольме есть точно такая же Панская улица, только там ничто ему не грозит. В воротах пусто, на лестнице — никого… Он валится на кушетку и собственным телом накрывает портфель…

Когда он проснулся, было уже светло. Он вскочил и сел на кушетке. Расцарапанная нога опухла и ныла, на костюм нацепилось множество колючек от лопуха, крохотных семян липучки, полуботинки еще мокрые. Это усилило смутное предположение, что вчерашние события были все же реальностью. Но вспомнить что-либо так и не удалось. Правда мешалась с вымыслом. Поиски портфеля, путь к станции, дальнейшая дорога домой стерлись из памяти начисто. Кто думал за него? Кто его направлял? Он пребывал, вероятно, в гипнотическом трансе, под чьим-то внушением… Как это провидение сохранило его сокровище? Каким чудом брошенный на произвол судьбы портфель не был похищен ворами, не стал добычей грабителей, не исчез неведомо куда, а уцелел и остался в его руках? Болью и страхом наполнила Спеванкевича мысль, что любая из тысячи роковых случайностей — не слишком ли много их последнее время? — была не только возможна, но даже неизбежна. Он схватил обеими руками портфель и уставился на один из его латунных замочков. Потом перевел взгляд на другой. Потом опять на первый. Глаза стали перебегать от замка к замку, все быстрее, быстрее… Он ощутил, как его подхватывает и несет вихрь восторга. Беспредельное облегчение, чувство благодарности судьбе переплелись с отчаянием, со страхом перед тюрьмой, позором и казнью — эти призраки составляли как бы фон счастья, увеличивали его силу…

И вдруг портфель выскользнул на ковер. Спеванкевич сорвался с кушетки и отскочил в страхе на другой конец комнаты, к самым дверям. Он смотрел на портфель безумными глазами. По лицу прошла судорога, одна дикая гримаса сменяла другую, руки двигались сами по себе, производя нелепые жесты. Вот он шагнул и затаился… Вот припал к полу и подкрадывается на четвереньках, как хищный зверь, охваченный яростью… вот ползет, точно последний бедняк, который, пресмыкаясь у ног жестокого тирана, умоляет даровать ему жизнь. Долгим, мучительным путешествием были эти несколько метров, наконец трепещущая рука отважилась прикоснуться к желтому портфелю, таящему в себе загадку. Может быть, все еще в порядке… Ах, может… Может… Дай-то Бог… Никто в него не заглядывал, он закрыт, как был закрыт, на оба замочка, нетронутый, целый…

Но вчера, когда юн находился во власти безумия… Когда, словно мертвец, лежал под забором, поверженный ужасом… В темноте неведомого пустынного парка… Или когда, подобно лунатику, бродил близ станции… Когда в невероятной давке ехал в поезде, возвращаясь домой. Несколько часов в состоянии гипнотического транса!..

И каждый мог, да еще как мог, сто раз мог! Выходит, все погибло… Что. проще, чем отобрать у невменяемого портфель, открыть, забрать доллары, набить его затем книгами, бумагой, чем попало и сунуть снова хозяину под мышку!..

А деньги в карманах?

Он вскочил и стал выбрасывать на ковер из всех карманов пальто, которого так еще и не снял, пачки банкнотов… Полетели злотые, франки, фунты… Он сел и схватил портфель. Долго, неумело, ежесекундно теряя ключ, не в силах попасть в отверстие, открывал он латунные замочки… Осанна! Осанна! Урра…

Радость не убивает, но кассир долго не мог успокоиться. Ему нужен был простор, размах и полет, чтоб извергнуть из себя бурю восторга. Он метался из угла в угол, бегал рысцой по каморке, садился, вставал, танцевал, проделывая нелепые, но исполненные тайного смысла движения, разыграл целую пантомиму. Наконец, будучи не в состоянии вынести счастье в одиночку, он бросился, раскрыв объятия, к единственному в комнате подобию человека: обнял за шею Сенеку, стоявшего на полке с книгами, и многократно облобызал его пыльный лоб. Мудрец, оторопев от неожиданности, потерял равновесие, упал на пол и, брякнув, как горшок, разлетелся на осколки.