Богатство кассира Спеванкевича - [35]

Откуда только такие люди берутся?.. Что за удача свела его с ними? Начни он один свое великое предприятие, он пропал бы, сгинул самым жалким образом, его расчленили бы на куски… Спеванкевич содрогнулся и тяжело застонал, увидев на мгновение как бы при вспышке молнии эту жуткую процедуру: производит ее Житко в квартире на Смочей, его окружает торжествующая орда бандитов, они делят над его трупом пачки долларов… Нет, нет, подумал кассир, содрогнувшись от ужасного видения, если б не Мияновские, в жизни бы он не решился. А раз не решился, значит, не расчленили бы, но чтоб тогда его ожидало? Из всего, что только можно придумать, самое страшное: ничего… Безысходность, отчаяние, заполняющие пустоту между банком и комнатушкой на Панской с видом на стену. Его охватила радость, счастье освобождения захлестнуло его, в душе росла благодарность опекунам, которых послало ему само небо, сжалившись над его мучениями. Не накинуть ли им чуть-чуть? Может быть, дать им третью часть, ведь одних только долларов будет больше двухсот тысяч… И тут впервые в нем заговорила жадность состоятельного человека, которой не ведает неимущий. Двадцать пять процентов… А ведь, пожалуй, достаточно? Достаточно, если не слишком…

По пустынной Панской улице промчался автомобиль. Это вывело кассира из задумчивости, он посмотрел вдаль, и куда-то пропала вдруг мрачность этой улицы; ее запустение и нищета больше не ужасали Спеванкевича, и знакомый пейзаж встал перед ним, овеянный странным очарованием… Ах, еще один-единственный день, а потом уже никогда-никогда не суждено ему видеть всего этого… Он забудет…

— Разве так можно?.. Кто ж это заставляет ждать ночью на улице порядочного человека? Где это вы шлялись? Я тут с полдесятого торчу… Мое почтение! Не узнали? Ха-ха-ха-ха…

Не узнать этого голоса! Ни у кого на свете нет такой шеи, таких рук, таких ног… Квазимодо из «Дармополя», этот позабытый начисто «орангутан» раскачивался перед ним на чудовищно коротких лапах. Положив с ужасающей фамильярностью ему на плечо свою ручищу, он гудел басом, чуть потускневшим от хрипотцы. Кассир ощетинился, как волк, почуявший врага. Проснулось мужество отчаяния. Он должен защитить себя, свое великое будущее. Должен держаться, ни за что на свете не позволит он втянуть себя в новую интригу! Любой ценой надо обмануть страшилище, выиграть один-единственный день!..

— Что вам угодно? — спросил кассир официальным тоном, сухо, но отнюдь не так решительно, как намеревался.

— Хорошо сказано. Люблю, когда сразу к делу. Сперва закурим — прошу вас… Американские — тоже от нашей рыжей приятельницы… — Квазимодо самым любезным образом дал ему прикурить. — Где мы теперь раздобудем папирос? Ада поссорилась с родственниками… Пришлось ей внезапно уехать. Точней, взяла ноги в руки и драпанула из «Дармополя», а там сидят другие гости, которых никто, впрочем, не звал. Так что и не пытайтесь случаем проверять эти печальные обстоятельства. Не советую совать туда нос. Аду можете не принимать во внимание, считайте, что ее как бы не бывало. Это для начала, а теперь слушайте внимательно, чтоб не повторять по два раза, ведь мы не бабы, а? И ничего не бойтесь, пока я рядом, волос с головы не упадет. Дело уже вроде решенное: вы берете свою долю, я свою, вы идете в свою сторону, я делаю то же самое, вот и конец истории. Честно и начистоту!

Кассир внутренне весь кипел. Что это значит? Допустить, чтоб первый встречный бандит тобой распоряжался? Да какое он имеет право? Что, собственно, происходит? К сожалению, он позволил себя остановить, он его слушает… Какого дьявола взял он у него папиросу, как последний идиот!.. Как вывернуться теперь? Сделать это трудно. В отчаянии кассир отметил про себя, что они прошли уже его дом и с каждым шагом приближаются к темному пустырю. Силы покидали его, приглушенное рокотание этого чудовища парализовало волю… Ах, где его друзья?! Почему он не позволил, чтоб они его проводили?!

Жег его стыд, мучила собственная слабость. Первый встречный ворюга творит с ним все что хочет… А что, если и те двое?.. Страшное подозрение ударило словно обухом по голове. Папочка и сынок! Ну разумеется! Этот темный мужик, а те двое благожелательные, благовоспитанные… И кассир содрогнулся, вспомнив обходительность Мияновских. Те б его выпотрошили! Развеялась последняя иллюзия. Спеванкевич наконец понял, что он одинок на свете, что окружен людоедами — все они стоят друг друга. Ничто его не спасет — суждена ему гибель! Запутают они его, застращают, и совершит он какую-нибудь ужасную глупость, им на благо, себе во вред, целому свету на посмеяние. Вот и сейчас он поставлен в самое дурацкое положение, ничего подобного нигде никогда не бывало. Что он делает? Идет себе прямо на бойню, как вол — нет, как последняя свинья…

— Ну что? Говорите же, откройте рот, а то ведь не знаешь, чего от вас ждать…

Кассир попробовал было заговорить, но голос ему отказал. Им овладел внезапно такой страх перед этим головорезом, что в голове помутилось. Спеванкевич затрепетал, как глупый беспомощный ребенок, — вот-вот расплачется, раскричится и будет кричать долго-долго, наверное, целый час, — никто его не сможет остановить, будет кричать благим матом, до самого утра… Боже мой… а ведь он правильно поступит, потому что этот негодяй испугается скандала и отвяжется, убежит. Разинув рот, Спеванкевич хватал воздух, но судорога в горле не дала произнести ни звука.