Бог тревоги - [35]

Голова стала легкой, мысли в ней не задерживались, зато отяжелел бок, словно центр тела перенесся из мозга в правую часть живота. Несколько раз я ловил себя на дурацком раздражающем ощущении, что за спиной кто-то стоит и дышит в шею.

Как-то вечером я выволок пакет с мусором и встретил на дороге двоих мужчин. Они стояли, а вернее, один стоял, а другой сидел в инвалидном кресле, по щиколотку в соплеобразной грязи, и поочередно рыгали. Это было что-то вроде соревнования. И тот, кто был его фаворитом, при моем приближении изрыгнул: «Привет». Я машинально ему ответил. Я постоял немного у мусорки, дожидаясь, пока эти двое куда-нибудь не денутся, потому что мне показалось: если я пройду мимо них второй раз, ситуация повторится. Но даже когда эти двое исчезли в арке, ощущение, что кто-то еще стоит на пути, осталось.

Между тем ни людей, ни мелких птиц, ни даже деревьев в окрестностях не наблюдалось. До ноздрей донесся запах прокисшего супа, вероятней всего, от мусорки, и я наконец преодолел оцепенение и пошел в квартиру.

* * *

Лида написала мне: как дела. И приклеила к этим словам один смайлик. Я представил ее лицо в момент, когда она нажимала на клавишу со значком скобки. Вряд ли оно выражало эмоции, сходные с этим значком. Скорее, ее лицо было сосредоточенным и даже слегка враждебным. «Почему мне не пишет этот мудак?» — должно быть, такую мысль выражало это лицо. Довольно симпатичное, но бесчувственное. Я не знал, что отвечать.

Конечно, наше свидание не назовешь абсолютно провальным, провальные свидания я знавал, но и хорошим и даже нормальным его назвать язык бы не повернулся. Подходящее слово — посредственное. Очень посредственное свидание, завершившееся тем, что я обоссал дверь. Пожалуй, что это был первый такой случай в моей любовной карьере. Я был учтивейшим ухажером в подростковые, юные годы и вот к чему я пришел в солидные тридцать лет.

Размышляя над тем, что ответить, я чувствовал такое привычное для меня, ненавистное мне самому равнодушие — можно встретиться снова, а можно и не встречаться. Можно доделать коронку у Лиды, а можно и где-то еще, раз все равно лечение вышло платным.

Я уж было достал крону, но потом решил, что все же дам нам второй шанс. Во-первых, от скуки. Я не нашел и не искал новой работы, хотя накопления таяли, сценарий завис, а новый роман не продвинулся дальше первого предложения. Да и оно было под вопросом. Другие женщины не то чтобы осаждали мой замок на улице Комсомола, а потребность в нежности, в иногда очень приятных для нашей чувствительной оболочки ласках овладевала мной тем сильней, чем мрачнее становилась погода.

Ко всему прочему, следовало исходить из соображений прагматики: я уже приложил усилия, вложил некоторые финансовые и эмоциональные ресурсы в наши отношения, и эти инвестиции в случае отказа сгорели бы без следа.

* * *

Второе свидание в точности повторяло первое. Те же темы для разговора, практически те же вопросы и те же ответы на них. Наше общение уже полностью исчерпало себя. Нашу будущую семейную жизнь ждала вечная тишина перед телеэкраном. Но ведь это нормально. Нормальная взрослая жизнь. С бесплатным и низкокачественным уходом за ротовой полостью.

Поражало, с каким упорством, с какой одержимостью она говорила о гигиене полости рта. Все-таки странно, когда перед человеком остаются неразрешенными вопросы жизни и смерти, природы добра и зла, реальности и иллюзорности, все силы ума направлять на зубную гигиену. В этот раз она не ограничилась практическими рекомендациями и отдельными любопытными фактами, а позволила себе подробнейший экскурс в историю. Гигиена полости рта в Древней Греции, во Франции времен Людовика XIV. Поразительно, что и двадцать пять веков назад у каждого приличного египтянина были и щетка, и паста, и средство для полоскания, и зубной порошок.

Лиду оказалось не так уж просто вырвать из лабиринта самых банальных маршрутов туриста, оказавшегося в Петербурге впервые и на один день. Мы прошлись по Невскому от Гостиного двора до Дворцовой площади, а оттуда — на стрелку Васильевского, где совсем было рукой подать до сфинксов. Но Лида отказывалась туда идти и только смотрела с коровьим испугом, как будто я пытался ее заманить в какой-то жуткий чулан или чащу.

По серпу Кронверкского проспекта мы вышли к Петропавловской крепости, где поднялся порывистый ветер. Точно такой же, как в первые дни моей петербургской жизни, когда я всерьез волновался, не способен ли этот ветер сорвать с черепа кожу и вырвать яблоки из глазниц. Одно из которых, к слову, почти зажило и которое я сохранил, если верить дежурному травматологу, чудом. Чудо было явлено не для того, чтобы через неделю во время прогулки этот глаз взял и унес ветер.

К счастью, ветер ограничился тем, что срывал реплики с наших замерзших губ. Мы перестали слышать друг друга, разговор стал бессмысленным, и мы снова могли молчать, оправданные погодным условием.

Мой мочевой пузырь опять переполнился, и мы опять прощались возле двери, и я опять приготовился поливать мочой окрестности — в этот раз без особой злобы, просто знал, что так следует поступить. За Лидой захлопнулась дверь, я уже расстегнул молнию, предварительно осмотревшись по сторонам, но тут дверь открылась снова, и в проеме возникло ее лицо, ставшее маленьким и испуганным.