Бог. История человечества - [33]

Всеобщая паранойя в Месопотамии была умело использована группой аристократов, которые потребовали абсолютной власти, чтобы защитить народ и сокрушить врагов. Политическая власть была централизована, появилась новая, деспотическая концепция царствования, а все следы общественного собрания «людей молодых и старых» сошли со сцены истории.

Новая политическая реальность отразилась в месопотамских мифах того времени. В «Энума элиш» – великом вавилонском эпосе о сотворении мира, созданном в середине II тысячелетия до н. э., мы находим совершенно иной небесный порядок. Теперь всеми богами управляет вавилонское божество, которое в шумерские времена было почти неизвестным и уж точно незначительным, – Мардук.

Согласно эпосу, на богов неба напало первобытное морское чудовище Тиамат. Они созывают божественное собрание, на котором вводится своего рода чрезвычайное положение. Молодой бог Мардук вызывается сразиться с Тиамат от лица всех богов, но только если его признают царем богов и дадут абсолютную власть над землей и небом. «Если я мстителем за вас стану, чтоб Тиамат осилить и спасти ваши жизни, – соберите Совет, возвысьте мой жребий! – требует Мардук. – Мое Слово, как ваше, да решает судьбы! Неизменным да будет все то, что создам я! И никто приказ моих уст не отменит!»[6] [15]

Боги, испуганные и отчаянно стремящиеся установить мир и покой на небесах, соглашаются. «Мардук, славнейший средь богов великих! – кричат они в порыве энтузиазма, распуская божественное собрание. – Надо всей Вселенной мы даем тебе царство!» Затем боги вручают Мардуку скипетр и трон, отмечая его новое положение во главе месопотамского пантеона, и он отбывает сражаться с Тиамат.

Так же развивалась мифология и в Ассирийской империи, которая подвергалась с севера примерно тем же опасностям, что и вавилоняне с юга, только в ассирийской версии царем богов признавали не Мардука, а местного бога Ашшура. В то же время в царстве Исин, расположенном в тридцати с небольшим километрах к югу от Ниппура, бог Ан из верховного небесного божества превратился в безусловного царя небес [16].

Во всех случаях, во всех империях, по всей Месопотамии с изменением политической ситуации на земле менялась и политика на небесах. Как свободные жители независимых городов-государств Месопотамии от страха и ужаса отказывались от примитивной демократии и добровольно вручали своим царям абсолютную власть, так и жители небес делали одного или другого бога верховным правителем. Теология приспосабливалась к реальности, а дела небесные становились расширенной проекцией дел земных.

При таком мировом порядке генотеизм – вера в Верховного бога, который правит всеми остальными богами, – вполне логичен. Чем больше власти сосредоточено в руках одного человека на земле, тем больше власти у одного бога на небе, будь то Мардук в Вавилоне, Ашшур в Ассирии, Ан в Исине, Амон-Ра в Египте, Хумпан в Эламе, Халди в Урарту, Зевс в Греции, Юпитер в Риме, Один у скандинавов, Тянь у китайской династии Чжоу и т. д.

Но чем выше божество взбирается в пантеоне, оттесняя других, менее властных богов, тем больше оно забирает себе атрибутов, ранее традиционно приписываемых этим богам, пока наконец противоречия и несоответствия с исходным представлением о Верховном боге не достигают крайней точки. Возьмем индуистского бога Шиву – верховного бога в шиваизме, который вместе с Брахмой и Вишну образует триумвират, известный как индуистская троица Тримурти. Шива изначально был сравнительно мелким божеством – его имя даже не упоминается в «Ригведе». Однако в послеведической литературе, особенно в «Упанишадах» и великом индийском эпосе «Махабхарата», по мере того как Шива все выше и выше поднимается в индуистском пантеоне, можно заметить, как он присваивает себе качества и атрибуты богов, которых заменяет. Так что сейчас Шива – это созидатель и разрушитель, целитель и убийца, аскет и гедонист, бог бурь и бог танца [17].

Именно из-за этой крайней точки генотеизм редко переходит в монотеизм. Одно дело, когда Верховный бог постоянно забирает себе качества и атрибуты мелких богов, пусть эти качества не сочетаются друг с другом или даже находятся в прямом противоречии. Совсем другое дело – представить себе единого бога, который обладает всеми этими атрибутами и качествами сразу.

Конечно, существует простой и довольно очевидный способ разрешить эту дилемму. Расчеловечить бога – освободить божественное от всех человеческих атрибутов и переосмыслить бога в духе Ксенофана, Платона и других греческих философов, то есть творческой субстанции, лежащей в основе Вселенной. Собственно, именно это пытались сделать и Эхнатон, и Заратустра. Заратустра представлял Ахурамазду как чистый одушевляющий дух, не имеющий формы, полностью трансцендентный и безличный. В Гатах поэтически описываются вознаграждающие руки Мазды и его всевидящие глаза, но это просто метафоры. Пожалуй, в Гатах человеческие качества приписываются божественному реже, чем почти в любом другом священном тексте.

Эхнатон не только разрушил идолов других богов, но и запретил создавать статуи Атона и делать из него идолов. Официально Атона можно было изображать только в форме диска с исходящими от него лучами света, ниспадающими на землю, подобно благословляющим все сущее рукам божества (это единственная человеческая черта, которой Эхнатон оставался верен). Хотя в великих гимнах времен Эхнатона для обозначения Атона используется личное местоимение мужского рода «он», бог в этих произведениях не проявляет человеческих качеств, не обладает человеческими атрибутами и не руководствуется человеческими эмоциями или мотивами. И это тоже объясняет, почему монотеистические устремления Эхнатона (да и Заратустры) не увенчались успехом.