Бог-Император Дюны - [25]

Прислонясь к стене опускающегося лифта, Монео закрыл глаза. Утомление мгновенно взяло над ним верх. Он понимал, что это многие и многие дни недосыпа. И еще бабушка надвое сказала, когда ему, наконец, удастся выспаться, Он завидовал Лито, свободному от необходимости сна: Богу-Императору, похоже, с избытком хватало нескольких часов полудремы в месяц.

Запах подземелья и остановившийся лифт вывели Монео из дремоты. Он открыл глаза и поглядел на Бога-Императора, на его тележку в центре огромной палаты. Монео внутренне собрался и направился по знакомому длинному пути к грозному властелину. Как он и ожидал, Лито бодрствовал. Это, по крайней мере, хороший признак.

Лито услышал, как опускается лифт, увидел, как очнулся заснувший в лифте Монео. Вид у Монео был усталый — и то же, вполне понятно. На носу — шествие в Онн, и все утомительные хлопоты, выпадающие на долю мажордома: прием посетителей с других планет, ритуалы с Рыбословшами, новые послы, смена императорской гвардии, увольнения и назначения, а теперь еще надо и нового гхолу Данкана Айдахо так ввести в императорский аппарат, чтобы работа у него пошла, как по маслу. Одна мелочь громоздилась на другую, занимая все время Монео, а на нем уже начинал сказываться возраст.

«Дай-ка припомнить», — подумал Лито. — «Монео будет сто восемнадцать лет на той неделе, когда мы вернемся из Онна».

Монео мог бы прожить во много раз больше, если бы стал принимать спайс. Но он отказывался. В причине его упорства Лито не сомневался. Монео достиг того странного человеческого состояния, когда жаждал смерти. Он медлил теперь только для того, чтобы увидеть, что Сиона пристроена на королевской службе и станет новой Главой Императорского Общества Рыбословш.

Мои гурии, как частенько называл их Молки.

Монео знал о намерении Лито скрестить Сиону с Данканом. И время для этого подошло.

Монео остановился в двух шагах от тележки и поглядел на Лито. Что-то в глазах Монео пробудило воспоминания жизней-памятей Лито — лицо языческого священника времен планеты Земля выглянуло из наследственной усыпальницы его разума.

— Владыка, Ты много часов провел в наблюдениях за новым Данканом, — сказал Монео. — Сделали ли тлейлаксанцы что-нибудь недозволенное с клетками его психики?

— Он незапятнан.

Монео потряс глубокий вздох. Не очень-то приятное известие.

— Ты против того, чтобы использовать его в качестве племенного жеребца? — спросил Лито.

— Я нахожу странным, что мне приходится думать о нем и как о своем предке и как об отце моих потомков.

— Но он открывает мне доступ к скрещиванию первого поколения прежней человеческой формы и нынешних продуктов моей программы выведения. Сиона на двадцать одно поколение отдалена от него.

— Я неспособен понять, в чем цель. Данканы много медленней, чем любая из твоей гвардии.

— Я не ищу хороших отделяющихся побегов, Монео. По-твоему, я не осознаю геометрическую прогрессию, задаваемую теми законами, что управляют моей программой выведения?

— Я видел твою книгу племенного учета, Владыка.

— Тогда ты знаешь, что я не упускаю из вида ее отступников и выпалываю их, как сорняки. Меня больше всего заботят ключевые генетические доминанты.

— А мутации, Владыка? — в голосе Монео прозвучала хитроватая нотка, заставившая Лито пристальнее приглядеться к своему мажордому.

— Мы не будем обсуждать эту тему, Монео.

Лито увидел, как Монео опять спрятался в раковину своей осторожности.

«До чего же обостренно он чувствителен к моим настроениям», подумал Лито. — «Я, впрямь, верю, что он обладает некоторыми моими способностями, хотя они действуют в нем на бессознательном уровне. Его вопрос прозвучал так, как будто он даже догадывается, чего мы достигли в Сионе».

Чтобы проверить, действительно ли вопрос Монео опирается на полудогадку, Лито сказал:

— Мне ясно, что ты еще не понимаешь, чего я надеюсь достигнуть моей программой выведения.

Монео просветлел.

— Государь знает, что я стараюсь до конца постигнуть разумом законы ей управляющие.

— Законы живут меньше, чем ноша, которую тащишь достаточно долго, Монео. Регулируемой правилами творческой активности нет.

— Но, Владыка, Ты сам говоришь о законах, управляющих твоей программой выведения.

— Разве я не сказал тебе только что, Монео? Пытаться установить правила для творчества — то же самое, что пытаться отделить ум от тела.

— Но что-то развивается, Владыка. Я знаю это по себе!

«Он знает это по себе! Дорогой Монео. Он так близок».

— Почему ты все время ограничиваешь свое понимание строго определяемыми производными, Монео?

— Я слышал, как Ты говорил о преображающей эволюции, Владыка. Этими словами помечена твоя книга племенного учета. Но как насчет неожиданностей…

— Монео! Каждая неожиданность меняет правила.

— Владыка, Ты ведь не имеешь ввиду добиться улучшения человеческой породы?

Лито угрюмо на него посмотрел, подумав: «Если я сейчас употреблю ключевое слово, поймет ли он меня? Может быть…»

— Я — хищник, Монео.

— Хищ… — Монео осекся и покачал головой. Он, как ему казалось, понимал значение этого слова, но само слово потрясло его. Не шутит ли Бог-Император?

— Хищник, Владыка?

— Хищник улучшает породу.