Боевыми курсами. Записки подводника - [11]

Наш очередной напряженный день заканчивался, когда над бухтой спускались долгожданные вечерние сумерки, а на темно-синем небосводе появлялись яркие звезды. Тишина окутывала корабли, и лишь со стороны морского завода доносились звонкие удары отбойных молотов. Вся команда выходила на палубу.

— Кто у нас хорошо запевает? — раздается с мостика голос вахтенного командира, лейтенанта Короходкина.

— Шевченко, — бойко отвечает Федорченко.

— Ну так что, споем? — обращается Короходкин к краснофлотцам.

И вот над Северной бухтой полилась нежная мелодия песни. Вначале тихо, а затем все громче и громче ее подхватили остальные. Когда матросы закончили петь, на палубе воцарилась тишина, затем вновь раздался стройный хор голосов, но на этот раз завели задорную флотскую песню. Но усталость берет свое, и после отбоя все отправляются спать. Тяжелый день окончен…

За время отработки последующих задач я понял, что подготовка хорошо слаженного боевого коллектива подводной лодки — процесс сложный и длительный, требующий большого внимания и самоотверженного труда, который в дальнейшем окупает себя сполна. Поэтому никто не жалел для этого ни сил, ни времени.

Должность помощника командира подводной лодки сложная. У меня почти не было свободного времени, так как я должен был вникать во все, даже незначительные детали корабельной службы, — поэтому мне приходилось раньше всех вставать и позже всех ложиться. Я был доволен, что командир подводной лодки предоставил мне полную самостоятельность в отработке задач боевой подготовки и не вмешивался в повседневные заботы.

На берегу я бывал не более одного раза в неделю, с семьей почти не виделся, однако отдавал себе отчет, что пройти этот этап необходимо, и ничуть не сетовал на «горькую судьбу».

За лето мы успешно закончили полный курс боевой подготовки и, по существовавшим в то время положениям, вошли в состав кораблей первой линии. Начались размеренные дни учебно-боевой подготовки, повседневные заботы и трудности, которые, впрочем, воспринимались совершенно спокойно.

Зимой 1941 года вместе с подводной лодкой «С-32» мы вышли из Севастополя в Николаев на гарантийный ремонт. Ледовая обстановка в Днепре-Бугском лимане тогда была тяжелой, поэтому лиман мы проходили за ледоколами, предварительно соорудив на носовых надстройках деревянные «шубы», которые предохраняли ото льда корпус и передние крышки торпедных аппаратов.

При подходе к Николаеву перед нашими глазами выросли громады корпусов линейного корабля и тяжелых крейсеров на стапелях судостроительного завода, которые в морозной дымке казались сказочными гигантами. Программа строительства большого океанского флота не останавливалась.

Между тем мы внимательно продолжали следить за международной обстановкой тех лет. На наших глазах при попустительстве Англии были оккупированы Австрия и Чехословакия, захвачена Польша и разгромлена французская армия. Эти важные события развивались стремительно, и разобраться в них правильно было трудно, но мы все чаще и чаще стали с тревогой говорить о возможности очередной войны.

В свете происходившего первостепенной задачей для нас стал гарантийный ремонт, который мы должны были провести быстро и качественно. Командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский дал письменное предписание командиру Николаевской военно-морской базы (НВМБ) контр-адмиралу Куляшеву сократить сроки нашего ремонта с шести до двух месяцев. Для обеспечения этих указаний контр-адмирал Куляшев был обязан выделить в распоряжение командиров подводных лодок «С-31» и «С-32» по 150–200 краснофлотцев со строящихся крейсеров. Это предписание заканчивалось следующей резолюцией командующего флотом: «Выполнить безо всяких но, если и т. д. и т. п. Октябрьский».

Зная крутой нрав Куляшева, командиры подводных лодок сами к нему не пошли, а отправили в штаб НВМБ своих помощников, то есть меня и Сашу Былинского. С гордостью и пониманием высокого долга (как нам показалось) побежали мы с Сашей в штаб базы. Представившись контр-адмиралу Куляшеву, мы вручили ему предписание комфлота. Он внимательно прочел его, но, когда дошел до резолюции адмирала Ф. С. Октябрьского, бросил сердитый взгляд на нашивки старших лейтенантов на наших рукавах и побагровел:

— Что это за «но, если и т. д. и т. п.»?

Мы пожали плечами и стоически промолчали. Он еще раз строго взглянул в нашу сторону, потом на бумагу, затем разразился бранью и выгнал нас из кабинета. Мы с Сашей попятились, столкнулись и мигом вылетели из негостеприимного адмиральского кабинета. Только когда мы очутились на улице, до нас дошла причина оказания нам столь «высокого доверия».

Но, несмотря ни на что, указания командующего флотом командир Николаевской военно-морской базы выполнил полностью. Со строящихся крейсеров на подводные лодки «С-31» и «С-32» выделили по 200 матросов, которых мы выбрали с учетом их гражданской специальности.

О строгости и требовательности контр-адмирала Куляшева ходило множество разнообразных, видимо, сильно преувеличенных слухов. К нерадивым, прибегающим даже к малейшей уловке людям он действительно относился нетерпимо и умел на редкость строго их разносить. Но все командиры, честно относящиеся к службе, уходили от него весьма довольными.