Боевые будни штаба - [63]

— Теплолюбивых укладываю к себе в траншею, — весело говорил он. — Надышат, как в бане.

С ним мы обошли рубеж роты. При встрече ротный каждому говорил что-то свое, душевное.

— Повязка помогла? — спрашивал он одного сержанта. — Побаливает? Держись до утра.

Пулеметчика, бывшего повара, постучал по спине:

— Какую оценку дал супу харчо?

Тот улыбнулся:

— Не разобрал, проглотил и не почувствовал вкуса.

— Значит, хороший был суп, — под смех гвардейцев сострил командир роты.

В крайнем окопе сидел на корточках солдат. При нашем появлении медленно встал. Небольшого роста, лицо худое, острое.

— Пальцы на ноге застыли, — признался он.

— Быстро в мою «парилку»! А Скульского пришли сюда.

Сковородников оглядел местность, расчистил от снега площадку и сказал:

— Люди все отдают, слабеют. Не знал раньше, что старики крепче. От бескормицы только вид у них неказистый. Молодежь скорее сдает: закалка не та.

Голос звонкий, бодрый. Словно забывал лейтенант, что сам был из молодых.

Давно известно: человек с улыбкой и шуткой живет интереснее и дольше. К мрачным и душевно скупым натурам скорее приходят болезни, невзгоды, страх. Ротный будто не признавал темных красок, бодро оценивал обстановку, легко делился с другими своим запасом душевного тепла, распахивал себя людям. На мое предложение перейти на работу в штаб сразу же ответил отказом:

— Там теплее, но я привык работать с людьми.

Такие вот офицеры цементировали оборону, вселяли в воинов веру в успех. Здесь, на Правобережье Днепра, как нигде в другом месте, проходила проверку боевая закалка воинов. В такой обстановке самое сильное воздействие на бойцов оказывали не грозные приказы вышестоящих штабов, а личный пример, и в первую очередь командиров рот и взводов. Лейтенант сердцем чувствовал, что нельзя в этих трудных условиях идти к людям с холодными глазами и наглухо закрытыми створками души. Даже если он ничем не мог облегчить участь подчиненных, его приветливая улыбка и доброе слово вливали в людей уверенность в благополучный исход боя, помогали тверже держать в руках автомат и зорче вглядываться в темноту ночи.

На следующий день начальник штаба полка доложил об успешном отражении контратаки на правом фланге. Фашисты начали ее рано силами батальона при поддержке пяти танков. Удар пришелся по району обороны роты лейтенанта Сковородникова. Стойко держались воины. Экономно вели огонь ПТР и два противотанковых орудия. Два танка были подбиты, остальные отползли в укрытия.

В самый разгар боя Сковородников увидел, что на фланге вышел из строя расчет пулемета. Обнаружив прогал в огне, противник устремился в него. Нельзя было терять ни секунды. Командир метнулся к пулемету. Он не знал, есть в диске патроны, исправлен ли пулемет. Даже если бы не удалось сделать и выстрела, лейтенант стал бы отбиваться врукопашную, не пропустил бы врагов.

Пулемет был исправен, в диске были патроны. Сковородников успел. Он стрелял по ближним целям, и первые сраженные им враги падали рядом с окопом. Лейтенант вел огонь, пока гитлеровцы не повернули назад. Прикрывая отход, противник обрушил огонь артиллерии. Один снаряд смертельно ранил командира роты. Два красноармейца тотчас заняли окоп, из которого он вел огонь. Рота была готова отразить новые атаки врага…

Чуть уступом, прикрывая фланг, располагался резерв комбата — стрелковый взвод. Окопчики неказистые. Словно остановились на короткий привал, поковыряли сонатами мерзлую землю и легли отдыхать в ожидании новой команды. Снег уже запорошил обнаженную землю. Командир взвода, худощавый, высокий, стоял около одной ямки. Голова была повязана платком, в голосе смертельная усталость.

— Зубы болят, — пояснил лейтенант, пряча в карман платок. — Перекур устроили. Отдохнуть надо.

Поднялись из своих окопчиков бойцы. Их одиннадцать. Молча стали слушать, о чем толковал я км. Да разве они сами не усвоили, что при обстреле скорее всего выходят из строя те, кто не окопался! В мерзлой земле снаряд не делает воронки, и осколки широким веером скашивают все вокруг. Железная логика войны неумолима: или ты врага, или он тебя — третьего пути нет. Зачем же ждать, когда он тебя собьет с ног? Три часа прошло, как они заняли, этот рубеж, но не отрыли еще хороших окопов.

— Через два часа доложить об отрывке окопов, — приказал я.

Другого решения не могло быть. Пожалеть? Здесь жалость неуместна. Один случайный огневой налет — и от взвода ничего не останется. Если же еще понизится температура, то многие без огня выйдут из строя. Войны молча приступили к отрывке.

Подошел командир третьей роты 305-го полка старший лейтенант П. Н. Сысоев. Быстрый, с цепким взглядом, бесстрашный в бою, находчивый и беспокойный. Здесь, на плацдарме, он отметил свое тридцатилетие. Я его знал еще но бригаде, там он больше месяца был ротным. Мне запомнился он одним своим смелым поступком. Однажды ночью, под Крымской, его роте предстояло внезапным ударом захватить опорный пункт, пробить брешь в обороне, в которую должны были устремиться основные силы батальона. В полночь рота начала скрытно выдвигаться к объекту атаки. Оставались считанные метры до переднего края. Один боец натолкнулся на мину. Рота остановилась. Противник мог в любой момент обрушить огонь и похоронить надежду на успех.