Боевые будни штаба - [44]

Ничего не оставалось, как дать очередь по пулеметчикам и все внимание направить на выскочивших из блиндажа. «Брать живым!» — скомандовал сержант своему напарнику, опасаясь, как бы тот не выпустил из-за его плеча очередь из автомата. Первого удалось схватить и обезоружить, но двое, оценив опасность, удрали.

Оказалось, что на этот раз был захвачен разведчик. Тот признался, что таких вот мастеров разведки у них нет.

— Ваши владеют акробатикой! — заявил он.

Да, у наших бойцов иная выучка, иные взгляды. Они бились за жизнь, за свою землю, свой народ, и это делало их мастерами в бою.

Константин Николаевич, выслушав ответ пленного, покачал головой:

— Разве это разведчики? Трое их было — двое убежали, бросив одного. А этот слюнтяй забыл даже, где приклад у автомата.

Среди разведчиков попадались отчаянно смелые, но нетерпеливые. Как-то командир роты старший лейтенант И. М. Савичев просил отчислить одного. Бросался тот в огонь без расчета. Не было у него чувства выдержки. Своей горячностью он уже дважды срывал выполнение задачи. Выскакивал из-за укрытия без команды старшего, пытаясь опередить других в захвате «языка». Раньше времени обнаруживал себя, в результате приходилось отбиваться от врага и отходить с пустыми руками.

Побеседовал я с ним. Сорвиголова оставался верен себе, с жаром убеждал:

— Лежат, чего-то ждут, а фашист — рядом, его голыми руками можно схватить! Правда, не удалось мне, не рассчитал малость. Но в другой раз будет удача. Заверяю. Я не трус. Много раз брал «языка» в одиночку.

Но если человек потерял доверие у товарищей — с помощью приказа авторитет не восстановить. Пришлось разведчика перевести…

Бой — это взлет духа, смелые броски на огонь. Без мужества нет и подвига, а подвиг уже высвечивает душу и характер человека.

Немеркнущий подвиг совершил заместитель командира батальона 311-го полка капитан Б. А. Ивановский. Он, раненный, не имея сил бросить гранату, подполз под двигающийся навстречу танк и взорвал его.

Бой — это большое напряжение нервов и сил и в то же время тяжелая, смертельно опасная работа. Когда трудятся вместе много людей, то нелегко выделить, кто действует более храбро. Нередко оставались неизвестными подвиги погибших и раненых. А ведь многие из них дрались отчаянно, смело пробивали в огне дорогу. Если воин ранен, то ему тем более важна награда — кто знает, вернется ли он снова на фронт, а если погиб, как важно родным получить известие, что воевал он бесстрашно и за проявленную доблесть посмертно награжден орденом или медалью.

К сожалению, штабы иногда забывали об этом. Приходилось напоминать им. Конечно, нельзя было не учитывать и большую текучесть личного состава. Например, только за четыре дня боев здесь, на Молочной, в первой роте 305-го полка сменилось три командира: один был убит, двое — ранены.

В ходе боев, когда успехи, несмотря на большие усилия, измерялись сотнями метров, представляло большую сложность писать боевые донесения. Здесь требовалось высокое мастерство офицеров штаба, чтобы убедительно показать, каким трудом завоевывались эти метры. В донесениях полков не всегда выпукло показывались изменения обстановки и развитие боевых действий. Нередко в них повторялись безликие формулировки, в которых терялись особенности каждого боя. Нельзя было обвинять первых помощников начальников штабов, которые писали эти документы, в том, что они не знали обстановку и не представляли динамику боя. Причина заключалась в другом: не хватало у них опыта, умения, навыков в написании документов.

Чтобы ускорить накопление знаний и навыков у командиров, однажды поздно вечером пригласили их на КП дивизии. Сели рядом к небольшому столику капитан П. К. Усов, старшие лейтенанты М. С. Катещенок и И. Н. Скоков. Малую пользу могла оказать им лекция, а тем более летучки. Здесь требовались другие методы обучения. Я достал шесть донесений, полученных от них за прошедший день. Все они были разные, не похожие друг на друга, в каждом по-своему излагались обстановка и события. Полки действовали в первом эшелоне, воевали примерно одинаково, да и успехи резко не отличались. Донесения перешли к ним в руки.

— Ты чего же про нас написал глупость? — встрепенулся Усов, показывая донесение Скокову. — Не так было.

— Мне комбат сообщил. Сам я не выдумывал.

— «Комбат», — передразнил Усов. — Мог бы мне позвонить.

Донесения переходили из рук в руки. Читали так же внимательно и свои. Видимо, здесь совсем по-другому воспринималось содержание документов. Прочитанное попадало ко мне. Я исправлял, подчеркивал неудачные выражения и делал пометки на полях. Одно донесение пришлось переписать заново, слишком оно оказалось неубедительным, неряшливо оформленным.

После исправления документы снова передавались по кругу, теперь они уже дольше задерживались в руках, с большим вниманием изучались. Никто не проронил ни слова. Молча согнувшись над столиком, старательно вчитывались в исправления. Затем я вручил им на суд три боевых донесения, написанных за день штабом дивизии. Теперь уже я вглядывался в выражения лиц офицеров, пытаясь уловить оценку ими этих документов. Все они одобрительно отозвались о донесениях, не высказав никаких замечаний. Я не слишком радовался, думая, что они, скорее всего, постеснялись критиковать вышестоящий штаб.