Боевое задание - [58]
— Шалопутная! — бросил Гриша со злостью и через ее двор помчался на улицу.
Пробегая мимо опрокинувшихся ведер, он вдруг схватил одно большое, цинковое, другой рукой прихватил коромысло и на бегу начал бить коромыслом в дно ведра и кричать одно только слово:
— Фашисты! Фашисты!
Из двора старосты наперерез ему выскочил парень в розовой рубахе с засученными рукавами.
— Чего орешь, дурной! — закричал он и выхватил ведро. — Что они тебя, резать собираются?
Видя, что с таким верзилой не справиться, Гриша бросил ему под ноги коромысло и убежал, снова крича и показывая уже выбегавшим за ворота людям в сторону реки, где все страшней ревели моторы.
Наконец на одном конце села ударили в рельс, и тут же отдалось на другом. Закричали, заголосили женщины, заскрипели, затарахтели брички. Улица сразу же заполнилась подводами, тележками, людьми, бегущими с узлами, с детьми на руках. Все село через огороды двинулось в лес.
А Грише еще далеко было до тетиного дома — она жила на другом конце. Как же он ее подвел! Бедная тетя! Что она теперь делает! Ведь она, конечно, ждет его. У нее и своих бед, а тут еще он.
Гриша бежал изо всех сил. Сердце его, казалось, вот-вот вырвется из груди. А улица уже опустела. Шум убегающих людей паводком уходил за село. Только одна лошадь, запряженная в бричку, вырвалась из какого-то крайнего двора и неслась посередине улицы, как будто ее укололи.
«Взбесилась!» — подумал Гриша и хотел посторониться, чтоб не сбила, как вдруг узнал своего гнедка и только теперь заметил длинный кнут, который хлестал коня то справа, то слева. Отбежав на обочину, Гриша увидел тетю Нину, сидевшую на бричке и отчаянно гнавшую коня. Заметив племянника, тетя закричала что-то бессвязное, пытаясь остановить осатаневшего коня. Но Гриша сумел ухватиться сзади за бричку и влезть. Пробравшись на передок, он перехватил вожжи у тети, которая безуспешно пыталась повернуть коня то в один, то в другой проулок в сторону леса. Когда он взял вожжи, тетя обхватила его обеими руками, прижалась и зарыдала, содрогаясь всем телом. Она так крепко его держала, будто бы только что выхватила из огня, спасла от неминуемой гибели и все еще не верила в это.
На середине села, против дома с ослепительно белой крышей, дорогу перегородил длинный стол, накрытый белой скатертью. Возле стола топтался усатый мужчина в красной рубахе до колен. Это был староста. А вся его семья суетливо бегала от дома к столу. Кто тащил скамейки, стулья, табуретки, кто нес миски с едой, кто — тарелки и все, что необходимо для застолья.
— Староста пир готовит душегубцам! — зло бросила тетя. — Выслуживается, чтоб его дом не палили.
Не добегая до этого торжественного препятствия, конь шарахнулся с дороги, и Гриша повернул его в проулок. Но и Гриша и тетка заметили, что возле парома уже выгружались гитлеровцы в касках, один вид которых леденил душу.
Немецкая каска, свастика — это то, от чего в войну у каждого, кто не был заодно с фашистами, холодело сердце и сжимались кулаки.
Выбравшись из деревни в лес, жители Волчищ еще не считали себя спасенными. Лесок, подковой окаймлявший село и как бы прижимавший его к речке, был небольшим. Дальше начиналось непроходимое болото. Старики говорят, что когда-то, давным-давно, это болото было речкой, что основное русло Стыря проходило именно здесь. Первые поселенцы устроились на острове длиной километров семь и шириной в два. А потом река промыла себе путь справа от села, а старое русло совсем оставила. Долго эта протока была просто старицей. А со временем заросла ряской и превратилась в трясину, через которую можно пробраться только по кладкам.
Все свои надежды беженцы и возлагали на эту трясину. Еще в начале войны люди, которым нужно было скрываться от фашистов, проложили кладку из жердей. И вот теперь по этой ольховой тропе все село потянулось гуськом на ту сторону болота. И старики и дети, уж не говоря о женщинах, были до предела нагружены узлами, котомками, мешками. Наиболее предусмотрительные давно уже перенесли за болото все необходимое и закопали в лесу. Теперь они шли налегке и помогали другим.
Когда женщины, дети и старики перебрались через болото и углубились в сухой смешанный лес, мужики, оставшиеся на этой стороне, распрягли лошадей и пустили их в лес. Уцелеют после нашествия карателей, хорошо, нет — своя жизнь дороже. Простившись с лошадьми, как с верными друзьями, мужики понуро потянулись по кладке. Шедшие последними вытаскивали засосанные трясиной жерди и уносили или разбрасывали по болоту. После них уж никто не смог бы здесь пройти.
Лишь когда и мужики перебрались через болото, их семьи почувствовали себя в безопасности. Не станет же немец палить по лесу из минометов, да и самолетов не пошлет на такое никчемное дело, рассудили беженцы и начали строить шалаши, прятать детей от возможной непогоды.
Вскоре за болотистым лесом, где стояло только что покинутое людьми село, задымило, затрещало. Беженцы побросали свои дела и семьями, жалкими кучками стали молча смотреть туда, где горели их дома, их нажитое трудом все необходимое, что не могли унести с собой, где навсегда уничтожался их привычный семейный уют, без которого немыслима жизнь.
