Боевое задание - [39]

— В Любешове теперь никакого заработка. Многие дома за последнее время перешли на центральное отопление. Ну а кому и нужно бы переложить печь, так не затевает, бо нечем платить. Какими-нибудь тряпками я не возьму. Мне нужен хлеб. Детей кормить нечем. Теперь все из города стараются в село пробраться на заработки. Даже учителя, видел, молотят в селах, — уж это-то я говорил на случай, вдруг провалюсь как печник, то легче будет выкручиваться, мол, беда погнала на такую малознакомую работу.

И вдруг хозяин задал вопрос, на котором я мог бы сразу погореть, если бы не знал Любешова.

— Там была старинная гимназия. Так, говорят, ее разбомбило, — принимаясь за молочную пшенную кашу, которую всем подставила хозяйка, сказал Иван, будто бы между прочим.

— В гимназии теперь комендатура, и никакой бомбежки в нашем городе не было. То вам кто-то неправду сказал, — ответил я еще более равнодушным тоном и стал рассказывать о городе.

В Любешове два года стояла воинская часть, в которой я служил. А недавно я записывал доклад командира группы подрывников, которым удалось подорвать в этом городе склад боеприпасов. Об этом, единственном в городе взрыве я тоже сказал Ивану.

Вернувшись после обеда к своей работе, мы с Федей принялись размешивать раствор. А хозяин стоял возле фундамента и ждал, когда я начну работать.

И вот впервые в жизни беру я в руки мастерок.

Да, а в какую руку брать мастерок, в какую кирпич? Печнику-то я помогал только глазами! А как делал отец, даже не видывал.

Вот тут-то я и вспомнил предсказание своего бати. Откуда он знал, что мне его профессия в жизни так пригодится?

Раздумываю, с чего и как начинать, а хозяин и мой помощник стоят с двух сторон, смотрят на меня, как болельщики на боксера.

Но думай не думай, а начинать надо. Беру мастерок в правую, кирпич в левую руку. Держу так крепко, что пальцы побелели. Зачерпнул раствора. На полную лопаточку захватил. С размаха плеснул на ребро кирпича. Половина раствора рикошетом отлетела и все лицо залепила хозяину, стоявшему слева.

В другое время я бы расхохотался. Но тут положение у меня было такое, что в пору плакать, а не смеяться. Положил я свой кирпич в угол будущей печки. Беру второй. А чтоб не залепить теперь Феде, держу кирпич прямо перед собой, к груди прижимаю. Теперь подхватил раствору только половину лопаточки. Брызнул. Липкая жижа отлетела от кирпича и облепила мне самому весь подбородок.

Вытираюсь рукавом и думаю: «Если и дальше дело пойдет не лучше, хозяин поймет, какой я печник, и несдобровать мне».

Тут я второй раз добрым словом вспомнил батю и отругал себя, что не послушался, да и у глухого учился не так, как надо.

На третий кирпич я уже смотрел как на бомбу, которая разнесет меня, как только неудачно возьму ее в руки. Беру его опять-таки в левую руку, а мастерок в правую. Но на этот раз уже не ляпаю раствор, не бросаю с размаха, как это делал настоящий мастер, а намазываю аккуратно, как масло на хлеб. Положил я этот «бутербродик», прижал к первым двум кирпичам, — получилось лучше и спокойнее. Так бутербродик за бутербродиком — приноровился, и дело пошло.

Выложил под, так сказать, основание будущей печки. Теперь надо вмазать дверцу. Ставлю ее, с двух сторон зажимаю кирпичами. А она тяжелая, чугунная — то и знай выскальзывает, падает. Кладу еще по кирпичику, руками придавливаю. Уже половина дверцы в глиняных тисках. Но чувствую, что тут что-то не так. Да и Федя косится на мою работу. Мне он ни слова, а хозяину вполголоса говорит:

— Как же она будет держаться, та дверца?

Иван отмахнулся от него:

— Да молчи, человеку ж не первый раз!

«Да-а, не первый раз!» — подумал я и рукавом отер взмокший лоб: неудача с этой дверцей может послужить провалом всей операции. Поймут, что никакой я не печник, и начнут: «Кто ты? Откуда? Зачем тебя подослали?»

Однако Федя не вытерпел, сказал, что печник, который делал у них печку, пропускал проволочку от дверцы в разные стороны, чтоб лучше держало.

Как я обрадовался этой подсказке! Ведь она спасла меня. В душе поблагодарив нетерпеливого Федю, я еще немного повозился с непослушной дверцей и отложил ее в сторону.

— Ну вот, примерили. А теперь несите проволоку, будем закреплять. Только потоньше, — говорю со знанием дела. — А сверху над дверцей обруч пропустим или какой прут железный, чтоб прихватило эту тяжелую чугуняку.

Когда я по бокам проволокой, а сверху обручем закрепил дверцу, хозяин с укоризной пробурчал мальчишке:

— Я ж говорил, что человеку не первый раз!

Так, пока я работал, Федя не раз делал мне замечания. А Иван все отмахивался от него, как от назойливой мухи, и все твердил, что человеку не впервой.

За день измотал я мальчонку до упаду, гонял то за кирпичом, то за раствором.

Уж потом, после войны, присмотревшись к работе настоящих мастеров, я понял, что в свою первую печку я вогнал раствора втрое больше, чем положено.

— Если хочешь, чтоб голландка быстро прогревалась, — говорил мне потом отец, — экономь раствор. Чем меньше втюришь глины, тем больше отдача тепла.

И правда, его печки звенели, когда затопишь, и сразу же нагревали комнату. Ну да мне тогда было не до звона. Важно, чтоб хорошая тяга была. Про эту тягу мне все время галдели и хозяин, и его жена, которые время от времени входили поглазеть на мое сооружение.