Боевая машина любви - [14]

Карьера другого славного отпрыска семейства Гашалла была поскромнее. Он уже восьмой год служил в тяжелой кавалерии, но по-прежнему ходил в нижних чинах. Однако последнее его письмо, достигшее Казенного Посада в конце осени, заканчивалось весьма интригующе: «У нас появились двое новеньких. Нет нужды объяснять, что означает появление в армии людей с клинками в ножнах из акульей кожи.»

Нужды объяснять и впрямь не было. Речь, конечно же, шла об эмиссарах Свода. А когда в армейских частях появляются, не таясь, люди из Свода – значит, эти части вот-вот могут быть использованы в каком-то горячем деле. То есть в таком, которое представляет волнующую возможность отличиться.

Ларафа не очень-то радовали новые перспективы, открывшиеся его брату. Он, Лараф, получил лишний повод для зависти, и больше ничего.

Сам Лараф, когда ему было семнадцать лет и он уже вовсю грезил службой в «Голубом Лососе», имел неосторожность попасть под камень-катунец.

Разумеется, ни отцу в свое время, ни Хофлуму сегодня он в этом не признался. Как не признался и офицеру Свода, когда тот неожиданно пришел справиться о его здоровье и порасспросить о том-сем под видом инспекции мануфактуры.

Потому что тогда возник бы правомерный вопрос «как?» Как весьма прыткий и неплохо сложенный юноша, находясь в здравом размышлении, смог попасть под медлительный камень? Только мертвецки пьяный человек, заснувший где-то посреди дороги, мог стать жертвой редкого каменного потока.

Но о том, как случилось с ним это несчастье, Лараф всеми силами пытался забыть. Хватало и того что случилось: нога была сломана, срослась неправильно и он охромел. Похоже, на всю жизнь.

– Лараф, ты снова ничего не ешь, – укоризненно покачала головой мачеха. – Целый день на морозе суетился, а аппетита так и не нагулял.

– Спасибо, я сыт… мама, – выдавил Лараф. – Мы с господином Хофлумом неплохо закусили за обедом.

Господин Хофлум не перечил. В доме семейства Гашалла кормили как на убой. Приказчик, изголодавшийся за две недели перехода через пол-Варана, старался не пропустить ни одного блюда.

Лараф сам не понимал, отчего он так холоден к еде. Обедал он под открытым небом на скорую руку, похлебал супа из сушеного гороха с солониной, отщипнул хлеба – и все. Аппетита не было.

– Ну ты бы хоть ножку индюшачью погрыз, я даже не знаю… А то придется все слугам отдать.

– Ну так и отдайте, – пожал плечами Лараф.

За ужином в доме Имерта окс Гашаллы говорили о двух вещах: о работе и о еде. Гораздо реже – о деньгах. Дворянам не пристало обсуждать такие неблагородные темы. О мужьях для Анагелы и Тенлиль за столом вообще никогда не говорили. Об этом Имерт и его новая жена перешептывались наедине.

Хофлум был не очень-то воспитанным человеком. Но льстецом-самородком был преизрядным.

– Индюшатина у вас в Казенном Посаде отменная. Отменнейшая! – сказал Хофлум, обращаясь к мачехе Ларафа.

– Эй, милая, подбавь-ка мне еще мясца и лисичек, – это уже в адрес служанки.

Лараф часто думал о том, что он сделал бы, если б от него все зависело. Например, если бы он был одним из тех, которых в крепости учат убивать врагов Князя и Истины.

Первым делом – и это понятно – он взял бы в жены Тенлиль (Лараф не принимал в расчет, что офицерам Свода браки запрещены). Вторым делом – и это тоже понятно – разыскал бы самого лучшего лекаря (то есть запрещенного мага, конечно же), и тот сделал бы так, что его нога срослась бы правильно и Лараф, наконец, перестал бы хромать. Ну а третьим делом…

Лараф не знал. Пожалуй, предложил бы Опоре Благонравия указ, запрещающий непрестанно обсуждать за едой еду. Ибо это несносно!!!

Лараф подошел к мачехе и поцеловал ей руку.

– Благодарю вас. Желаю всем приятных сновидений, – откланялся Лараф и вышел прочь. Тенлиль, как обычно, даже и не посмотрела в его сторону.

3

Единственными «привилегиями», которых Лараф добился на свое несчастливое совершеннолетие, была комната с отдельным выходом на улицу, своя собственная служанка, право запираться на ключ когда ему заблагорассудится и не отвечать на стук в дверь даже отцу.

Всеми этими привилегиями, как хорошо помнил Лараф, обладал его брат, пока не отбыл на службу в кавалерию. А потому и комната, и даже служанка как бы достались ему в наследство от брата.

Несмотря на то, что он был давно уже не мальчик и по идее никто (кроме офицеров Свода, Шилол их побери) не имел права копаться в его вещах, Лараф хранил все свои сокровища в потайном местечке, а не в сундуке и не в узкой платяной стойке.

Тайник тоже перешел к Ларафу по наследству. Теперешний грозный воин с трехсаженным бревноподобным копьем и сворой любовниц из числа смешливых трагических актрис Урталаргиса во время оно хранил в тайнике «магический» амулет в виде веера из семи цветных дощечек, статуэтку обнаженной барышни, якобы вырезанную из бивня Магдорнского Тритона, эротические вирши собственного сочинения и несколько старинных ассигнаций с профилем Занга окс Саггора.

Отправляясь служить, брат вирши сжег. Амулет и статуэтку он прихватил с собой, а местоположение тайника великодушно открыл Ларафу.

«Будешь в нем держать всякие вещички, – обтекаемо пояснил брат. – Ну, чтобы отец не цеплялся лишний раз. А это тебе, чтобы деньги водились». В ладони Ларафа оказалась ветхая ассигнация княжеского казначейства.