Боб - [44]

 И дернуло же ее выскочить на эту злополучную вертолетную площадку! Видела ведь, что Феофаныч еще в чарах своего лошадиного божества! Так и насчет вертолетного экипажа следовало бы догадаться. Ох, Феофаныч, Феофаныч… Это он во всем виноват. Как привязался! На Копытень, говорит, если солнце в облаках встанет – жди неприятностей.

 - Дед? Копытень по твоему гривастому календарю когда?

 - Дык, почитай сёдни.

 «Ну, точно, накаркал! Или наигогокал?».

 - Уф, мальчики, что-то совсем жарко становится! – срываясь на душащий кашель, сообщила Катарина птицемольцам. – Может, на этом и остановимся?

 Бородатый капитан вертолета поднял на Катарину сосредоточенный взгляд:

 - Когда ворон подхватит кость твою, запеченную в углях. Когда признает ее цвет, цветом крыла своего, - начал бубнить какую-то теологическую чепуху пернатый фанатик.

 - Ой, хватит, хватит! – обливаясь слезами от едкого дыма, попросила Ката и носком сапога отшвырнула большой смолистый чубук, охваченный очищающим пламенем от костра пернатоверов.

 - Ишь, ты! – пригрозил ей пальцем бортмеханик и вернул дрова обратно.

 - Плачешь? – язвительно ухмыльнулся капитан. – Значит раскаиваешься. Но уж поздно стенать! – продолжил он, пропустив партию раскаяния Катарины-ведьмы, молящей о спасительном осиновом коле. – Брат мой! – обратился капитан геликоптера к коллеге по вере. – Принесите всё необходимое для ритуала благородного прощения!

 - Да, конечно, брат! – с готовностью отозвался бортмеханик.

 Пленники заметно оживились - ритуал прощения, исходя из своего названия, давал им определенный шанс на спасение. Если, конечно, процедура не затянется до тех пор, пока от прощаемых не останутся запеченные кусочки грешного шашлыка.

 - Бегом! – прикрикнула Катарина.

 - Галопом! – помог ей Феофаныч, привязанный тут же, рядом.

 Но бортмеханик не особо проникся настроением тщательно прогреваемых со всех сторон пленников. Смерив осквернителей веры презрительным взглядом, он чинно направился к фюзеляжу вертолета. В чреве машины что-то загремело и через минуту-другую слуга птичьего божества вновь предстал перед взорами Катарины и Феофаныча.

 - Гы-ы-ы! – только и смогла выдохнуть Катарина, после чего стала судорожно ворошить в памяти самые ужасные воспоминания своей жизни, чтобы не расхохотаться…

 Вероятно, что у Феофаныча негативные воспоминания отсутствовали, как класс, потому, как дедок, глядя на приближающегося пернатолетчика, был совершенно не в силах сдерживаться и неприлично громко огласил грозную тайгу гоготом.

 И было отчего – за время своего отсутствия бортмеханик успел облачиться в какое-то церемониальное одеяние, своим видом стойко напоминавшее вывернутую наизнанку подушку.

 Казалось, что птицевер неровно оброс разнокалиберными перьями, которые когда-то принадлежали пернатым жителям самых разных мастей и расцветок.

 - Ага-га-га! – гоготал лапландским гусем Феофаныч. – Иго-го-го! – отдышавшись, продолжал он ржать не хуже заправского рысака, как только пернатый жрец, двигаясь, начинал трясти всеми перышками. – Ой, не могу! Отсохни твои подковы!

 - Он глумится над священным саваном предков! – в бешенстве закричал капитан и, насколько это было возможным, стал быстро подкидывать новые веточки хвороста к ногам пленников.

 Подоспевший к неиствующему капитану ряженый бортмеханик протянул тому книгу – по всем признакам – старый потрепанный телефонный справочник какого-то города. Желтая обложка, засаленные страницы.

 - Первоптэро! Древний фолиант поможет очиститься заблудшим! – сообщил с благоговейным придыханием механик, и свалился в ноги своему брату по религиозным наклонностям.

 - Встань, брат! Пора начинать! – торжественно напутствовал механика сбрендивший капитан.

 Механик послушно поднялся, снял с себя странное одеяние, и стал помогать облачаться в эту вывернутую наизнанку подушку капитану вертолета.

 Костер задался дружный. Запылал весь принесенный хворост. Катарина почувствовала себя стоящей на раскаленной сковороде июльского песка в паре километров от ближайшего пляжа. Судя по вытаращенности глаз Феофаныча, тот в своих ассоциациях был к Катарине крайне близок.

 Сохраняя трагическое выражение лица, Ката очень близко наклонилась к уху старика, чтобы не услышали птерошизики, и, указывая взглядом на «священную скрижаль», шепотом сообщила:

 - С учетом подогреваемой ситуации во внешней политике, кажется мне, что это вовсе не «Птеро-как-его-там», и даже не телефонный справочник, коим он должен являться. Это, – сделала многозначительную паузу Ката и плотоядно облизнулась, - это кулинарная книга «Сто блюд из еретиков и ведьм на открытом воздухе».

 Феофаныч огрел девушку ненавидящим взглядом и, продержавшись не более секунды, вновь безудержно захохотал.

 Но на этот раз рыжий бородач, когда-то являвшийся неплохим пилотом, даже не подумал злиться. Напротив, он чинно открыл священное птичье писание и стал степенно зачитывать фамилии, адреса и телефоны совершенно никому неизвестных граждан, то и дело победоносно поглядывая на, крепко привязанных к стволу дерева, «колдунов».

 Далее верховодный птицемолец решил обойтись без подсказок и, закрыв книгу, начал завывать по памяти: