Блюстители Неба - [15]

И Директор снова рассмеялся горьким и злым смехом.

– Мне можно идти? – спросил я; меня оставили силы и разум, я не мог слышать эти невыносимые слова.

– Нет! Я еще не закончил лепить вам пощечины, Шонгер, вам и вашему икру уродов… Хрупкий мальчик, обозленный и затравленный зверек, одинокий мечтатель, мой Мену стал светлым гением Земли. Я подарил ему забавную азбуку, которая делала зримыми его фантазии. В твоих руках (он окончательно перешел на «ты», и мне стало легче, это соответствовало форме) она, естественно, молчала. Я рассказал, зачем он мне нужен, и, благодаря его гениальной интуиции и моему могуществу Архонта вечности, на планете С-7293 успешно развивалась необычная цивилизация. Там есть и смерть, и войны, и болезни, но есть и то, что делает Землю уникумом, ее суть – искусство, она обрушила на вселенную водопады искусства. Это планета гениев. А ведь на Пентелле нет ни одной картины, ни самой маломальской скульптуры. Такие слова, как «рисунок», «книга для чтения», «музыка», ничего не говорят пентелльцам. Ваш бог – техника…

Директор снова замолчал.

Я ждал, сам не зная чего.

– Но тут в наш трепетный союз вмешался ты, Шонгер, ты – честолюбивый Наставник, помешанный на власти и обожании насилия. В тот момент, когда Земля проходила через временную развилку и Архонтес не знал, как поступить с человеком, который вел земную цивилизацию к серии сокрушительных войн, ты, Шонгер, вместо Мену вмешался в историю. Вмешался самым решительным образом, и в роковом апреле 1805 года на пути на коронацию в Милан настоятель Клод Габе спас ноги императора Бонапарта от обморожения, и тот не стал калекой. Не стал – и разом, с короткими промежутками, грянули сначала одна, затем вторая, третья, и четвертая, и пятая мировые войны. Аустерлиц, Иена, Бородино, Ватерлоо, Севастополь, Шипка, Марна…

– Перестаньте! – воскликнул я, теряя голову от собственной дерзости в святая святых.– Разрешите мне идти, господин Директор! Я не могу и не хочу ничего знать об этом!

– Нет, властолюбец, смотри!

Директор властно вскинул руку, и тот же неистовый голубой луч расплавил кабинетные стены. Я увидел с высоты чашу исполинского ночного стадиона, залитого сотнями прожекторов. А там, в глубине, на дне чаши трепетал из тысяч факельных огней страшный магический знак. Только присмотревшись, я понял, что факелы держат в руках марширующие шеренги солдат. О! Это было потрясающее зрелище!

Тут луч погас.

– Вот проекция твоей школы, Шонгер!

– Дедушка,– донеслось как бы из-за окна,– вы скоро? Нам скучно.

– Сейчас, Мену, сейчас, мой мальчик.

«Дедушка»… я пытался вспомнить древний смысл этого забытого на Пентелле слова.

Директор встал из-за стола и поправил цилиндр на голове. Что-то вновь шумно и быстро плеснуло за его плечами, и мне показалось, что это точно – крылья.

– Вы не достойны детей! Продолжайте вылупляться совершеннолетними в ваших инкубаторах, пока окончательно не свихнетесь вслед за вашей электронной кастрюлей. И Директор твой никогда не придет, Шонгер, его просто забыли заменить новым, ха-ха-ха. А может, стоит заглянуть в подвал с гробиками для анабиоза, а, Шонгер? Может быть, в том единственном, который еще остался – он включен,– ты найдешь свое сокровище, маленького пузатого карлика, а?

Да, наш Директор действительно был не очень высок ростом.

И тут незнакомец (я впервые решился мысленно так назвать его) зло щелкнул клавишем на столе, и стена кабинета внезапно распахнулась. На пол хлынули сотни рапортов, тысячи бланков, миллионы донесений – все то, что скопилось в приемнике за два года. Бумажное море затопило кабинет.

– Вот они, полюбуйтесь, ваши доносы, ваша мертвечина в конвертах, ваше строго зарегистрированное безумие, Шонгер! Никто не читал их и никогда не прочтет… И еще…

Он задумчиво посмотрел на меня, как птица, склонив голову набок.

– На прощанье я скажу, почему тебе удалось обмануть меня – Архонта – и вместо мальчика вмешаться в Опеку… Произошло невероятное – регистратор личности принял тебя за… твоего брата. Да, несчастный и счастливый Мену – это твой брат, Шонгер! Ты тоже незаконнорожденный, и вы близнецы. Вас двоих младенцами обнаружил патруль, только ты отлично поддался перевоспитанию в послушный механизм, а Мену нет. Две десятилетние ссылки в анабиоз оставили его в конце концов двенадцатилетним мальчишкой, а ты… ты постарел, как и должно было случиться. Ты ведь, Шонгер, тоже в своем роде гений. Гений насилия и этикета, недаром тебе до сих пор снится тот зимний день, когда ты побыл несколько минут властелином пусть чужого, бесконечно иного и далекого мира, но зато на вершине власти, там, где никому не нужно было давать отчета. Твои мысли?

Я молчал, меня уничтожили его слова о Мену… так вот почему мне казалось, что мы были когда-то друзьями, вот почему меня так необъяснимо тянуло к нему. Мену – мой родной брат…

– Прощай, бумажная крыса.– Незнакомец отдернул резким рывком шторы, и солнечный свет шафранного неба с алыми облаками залил комнату. Легким движением он разом оказался на подоконнике, и тут я увидел, что ноги его обуты в странную обувь, смешно и жутко похожую на куриные лапы…