Блюхер - [85]

Перед наркомом Блюхер ставил вопросы оборонительного строительства на Дальнем Востоке, создания новых формирований, прежде всего полнокровных частей укрепленных районов. Особой темой был колхозный корпус[52]. Ворошилов держал на контроле выполнение постановления о создании первого в Советском Союзе и РККА стрелкового колхозного корпуса. Корпус наряду с боевой службой и учебой занимался и сельским хозяйством, снабжая армию и край основными продуктами питания, и вместе с тем способствовал тому, что на Дальнем Востоке оставались многие увольняемые в запас красноармейцы и младшие командиры с семьями, что было крайне важно для дальнейшего развития всей экономики края, для создания столь остро нужных ОКДВА собственных мобилизационных ресурсов.

В конце одной из бесед Ворошилов коснулся личной жизни Блюхера:

— Мне доложили, что ты, Василий, вроде в третий раз женился. На зеленой несовершеннолетке?..

В последние годы соратники, коллеги по работе, местные партийные и советские руководители, столичные начальники, члены правительства и ЦК обращались к Блюхеру на «вы», по имени-отчеству или по фамилии. Соответственно и он им отвечал тем же. И только один человек — Ворошилов — говорил ему «ты» и называл просто по имени. То ли это было знаком особого к нему расположения, то ли — высокомерия…

На вопрос наркома Блюхер отреагировал спокойно:

— Сердцу, Климент Ефремович, не прикажешь.

— А как же Кольчугина? У нее ведь сын от тебя.

— С ней мы расстались. От сына я не отказываюсь.

— Смотри, как бы не сломал ты себе шею из-за своего влюбчивого сердца.

С Гамарником беседы проходили в более мягком тоне. Блюхер близко узнал Яна Борисовича в начале года, когда тот приезжал на Дальний Восток для изучения положения дел в ОКДВА. Тогда они нашли общий язык, прониклись друг к другу доверием. И в первую их встречу, и теперь Блюхер и Гамарник говорили об угрозе Советскому Союзу со стороны японцев, захвативших Северный Китай, о необходимости укрепления границы. Начальник Главпура пообещал значительно пополнить этой осенью политорганы Дальневосточной армии молодыми, образованными кадрами.

Как и Ворошилов, Гамарник не обошел стороной отношения Блюхера с Глафирой Безверховой. Он не одобрил связь прославленного военачальника с молодой девушкой и предостерег от возможных последствий.

Последствия отношений Блюхера с молодой «простушкой» проявились через три года и едва не обернулись для Василия Константиновича и Глафиры трагедией. В книге «Воспоминания о муже — Маршале В. К. Блюхере» Глафира Лукинична поведала о том, как Гамарник потребовал от Блюхера, чтобы тот «убрал» ее.

Гамарник приезжал в Хабаровск летом 1936 года инспектировать ОКДВА. Встреча его с Блюхером носила официальный характер. После нее Василий Константинович пришел домой хмурым, озабоченным. Гамарник провел в Хабаровске совсем немного времени и вскоре уехал в Москву. Провожать высокого московского гостя, как это было принято, Блюхер не пошел, сказавшись больным. Но потом все же решил догнать его, чтобы, видимо, объясниться. Вернулся мрачным. Долго молчал, затем не выдержал, рассказал жене, что у него с Гамарником состоялся тяжелый разговор. Глафира Лукинична пишет в книге: «Гамарник предложил мужу убрать меня как лицо подставное („Объявим ее замешанной в шпионаже, тем самым обелим вас…“). На это Василий Константинович ответил: „Она не только моя жена, но и мать моего ребенка, и, пока я жив, ни один волос не упадет с ее головы“».

Надо сказать, что этот неприятный разговор Гамарника с Блюхером, к счастью, никаких негативных последствий не имел. Может, потому, что в наркоматовских верхах знали: Блюхер из тех, кто приглянулся Хозяину. Однако в душе его этот разговор оставил жгучую горечь. Со временем она ослабнет и, кажется, совсем пройдет; между Василием Константиновичем и Яном Борисовичем, как и прежде, будут доверительные отношения. И все же…

Из столицы Блюхер часто посылал письма Глафире. В одном из первых он писал: «…В этот приезд в Москву, как никогда раньше, я убедился, что друзей настоящих у меня куда меньше, чем я думал, а врагов оказалось неизмеримо больше, чем я считал. Неприятностей мне Москва наделала много и служебно-деловых, и личных, в последних не последнюю роль играла и ты (женитьбу Блюхера на юной девушке отрицательно восприняли как официальные высокопоставленные должностные лица в Наркомате обороны, так и многие его сослуживцы. — Н. В.). Каждый из моих больших и малых врагишков внес свою лепту, чтобы брызнуть и свою каплю грязи, а в результате получился довольно вонючий букет. Непонятно, зачем это нужно кой-каким людишкам. Что это: непонимание или зависть? Видимо, то и другое.

Не пойми эти строки за упадок, нет, грязные лужи я обхожу и плюю на них, в серьезных вопросах даю отпор, но обволакивающая клевета, жалобы и, прости за резкость, вонь все же дают себя чувствовать на каждом шагу. Ну, черт с ними… Мои силы укрепляет мысль, что Главный Хозяин верит мне…» Трагическая ошибка Блюхера, как потом он поймет, состояла в том, что он поверил в искренность отношения к себе вождя.

В следующем письме Глафире Блюхер сообщал: «24-го вечером был консилиум… Нервная система найдена в исключительно расшатанном состоянии с последствиями на зрение. Гемоглобин в крови 90 проц. — показатель хороший. Основной мой недуг — высыпание на теле и лице — приписывают кишечнику, который дает постоянное отравление организму, т. е. то же, что было и пять лет назад… Намечен сложный курс месячного лечения, требующий моего пребывания в больнице, на что я и дал свое согласие. За границу не поеду, нет ни желания, ни настроения. Самочувствие и настроение у меня отвратительное, ибо почти убежден, что мои „друзья“ готовят мне еще какую-то крупную гадость».