Блю из Уайт-сити - [86]

Шрифт
Интервал

Все молчат и продолжают делать свое дело. Нодж, еще раньше промокший насквозь после падения в ручей, подходит к мячу. Когда он нагибается для удара, с кончика носа у него капает вода, он не очень широко расставил ноги, крепко сжал клюшку в руке. Колин дежурит у флажка, готовится вынуть его в нужный момент. Несмотря на дождь, мы не двигаемся с места, представляя собой размытую, блеклую картину, как на черно-белом снимке.

Наконец Нодж замахивается и ударяет по мячу. Минуту назад он бы попал в лунку, но дождь сделал землю более мягкой, и мяч, летящий в правильном направлении, не долетает и останавливается в тридцати сантиметрах от лунки. А ведь это был практически беспроигрышный вариант.

Я тоже промок насквозь, но почти не замечаю холодного проливного дождя. Я сосредоточен на правильном ударе: он не должен быть слишком жестким, но и мягко бить нельзя, не должен быть слишком быстрым, но и медлить опасно, короче — не слишком сильно, но и не совсем вяло. Главное в этом деле — равновесие. Нельзя долго прицеливаться. Однако и быстро бить тоже плохо. Я навис над мячом, как будто спрашивая у него, какой удар нужен. В последний раз прикидываю, как изменилась почва, помня о неудаче Ноджа, и решаю ударить чуть посильнее. Еще секунда, и я делаю медленный замах, возвращаюсь глазами к мячу, убеждаюсь, что все рассчитал правильно, и бью.

Мяч отскакивает от клюшки, пролетает над промокшими ромашками, как маленький, незаметный гонец. Он обходит мяч Ноджа, направляясь в сторону лунки. Я затаил дыхание. Он летит быстро, слишком быстро. Мне кажется, я перемудрил: он далеко от лунки, может, метрах в трех. Он не попадет в нее. И тогда я проиграл.

И вдруг мяч меняет направление, наткнувшись на небольшой бугорок, сворачивает влево, не сбавляя скорости, начинает крутиться и летит прямо к лунке. Какое-то мгновение кажется, что он ее проскочит, но вместо этого он подпрыгивает на месте, теряет скорость и, как бешеный, вертится на месте. Раз, два, три раза. Наконец ему надоедает мельтешить, и он плюхается в самый центр уже заполненной водой лунки.

Я тут же падаю на колени, подбрасываю клюшку в воздух и начинаю вопить от восторга.

— Вашу мать! Педики несчастные, слабаки! Я победил! Я выиграл! Ва-ууу!

Нодж, слегка ссутулившись, лениво ударяет по мячу, загоняя его в лунку, хотя теперь это уже бесполезно. Он попал, но поздно. С мрачным видом он направляется к лунке, чтобы достать мячи.

— Неплохо, — выдавливает он из себя.

— Отличный удар, сукин сын! — восклицает Тони. Шуткой это можно назвать только наполовину.

Колин ничего не говорит. Я не понимаю, почему у него такой страдальческий вид. Ему-то что?

Нодж достает из лунки оба мяча. Он подходит ко мне, протягивает руку, и мы обмениваемся рукопожатием. Он уже собирается вернуть мне мяч и вдруг передумывает.

— Погоди. У тебя ведь был «Данлоп» номер один. А это «Титлайст» номер три.

Я нервно вытираю мокрое лицо левой рукой.

— Я поменял мячи. Испугался. Наверное, становлюсь суеверным.

— И где же «Данлоп»?

Мне не по себе. Говорю:

— Я его выбросил. Он все равно старый был.

— Так в чем все-таки дело? В том, что он старый, или в том, что ты стал суеверным?

К нам подошел Тони. Колин по-прежнему стоит в стороне. Дождь льет как из ведра. Остальные игроки спрятались или под крышей клуба, или под зонтами. Дождь и вправду сильный, но мы не двигаемся с места.

— Ты считаешь, что я мухлевал?

— Нет, — говорит Нодж спокойно, осторожно. — Я просто хочу знать, где «Данлоп».

— Я же сказал, что выбросил его. Ты психуешь, потому что тебе не обломилось.

— По крайней мере, мне не обломилось только в гольфе, — бормочет Нодж едва слышно.

— Что?

— Ничего. Какая разница?

— Раз спрашиваю, значит, есть разница. Что ты сказал?

— Я сказал: по крайней мере, мне не обломилось только в гольфе.

— Нет, ты сказал: по крайней мере, мне не обломилось только в гольфе. Ты сделал ударение на мне. Подразумевая, что кое-кому не обломилось что-то другое, посущественнее.

Нодж пожимает плечами.

— Если тебе так показалось…

— Мне не показалось. Давай, договаривай, если тебе есть, что добавить.

— Ничего из того, что бы тебе хотелось услышать.

Мы уставились друг на друга, как боксеры перед боем. Колин пытается разрядить обстановку. С лица у него капает вода, он весь промок. Порывы ветра заглушают его голос.

— Перестаньте. Пойдемте лучше выпьем кофе.

Мы оба, воспользовавшись моментом, слегка расслабляемся. Та часть меня, которая стремится избежать столкновения, которая не хочет смотреть правде в глаза, радуется этому. А другая моя часть хочет забить Ноджа насмерть тяжелой металлической клюшкой, а потом сверху пройтись катком. Чуть погодя мы оба, как по команде, разворачиваемся и медленно направляемся в кафе вслед за Колином, на приличном расстоянии друг от друга. Тони плетется позади.

Подходим к входу. Мы с Ноджем садимся друг против друга, как обвинитель и обвиняемый в полицейском участке. Тони слева от меня, Колин пошел за кофе. Нодж достает из кармана и протягивает мне подмоченную пятидесятифунтовую банкноту, я молча беру. Тони отдает две двадцатки и десятку. У меня возникает мимолетное желание вернуть деньги. Победа уже почти не доставляет мне радости. Враждебная атмосфера все портит. Голова трещит от похмелья, черепушка раскалывается.


Еще от автора Тим Лотт
Любовные секреты Дон Жуана

«Все существующее – иллюзия. Правда – ложь. Миром правит парадокс. И это дает надежду», – считает герой романа. Разуверившись в любви, он обратил взор внутрь себя и с удивлением обнаружил в своем черно-белом мире мириады оттенков серого. И решил разобраться: Что случилось с женщинами? Что случилось с ним самим? Что вообще случилось?


Штормовое предупреждение

"Штормовое предупреждение" — роман Тима Лотта, посвященный эпохе 80-х.


Запретное видео доктора Сеймура

Эта книга — про страсть. Про, возможно, самую сладкую и самую запретную страсть. Страсть тайно подглядывать за жизнью других людей. К известному писателю приходит вдова доктора Алекса Сеймура. Недавняя гибель ее мужа вызвала сенсацию, она и ее дети страдают от преследования репортеров, от бесцеремонного вторжения в их жизнь. Автору поручается написать книгу, в которой он рассказал бы правду и восстановил доброе имя покойного; он получает доступ к материалам полицейского расследования, вдобавок Саманта соглашается дать ему серию интервью и предоставляет в его пользование все видеозаписи, сделанные Алексом Сеймуром.


Рекомендуем почитать
Скучаю по тебе

Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?


Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Шаги по осени считая…

Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.


Как я стал идиотом

«Как я стал идиотом» — дебютный роман Мартена Пажа, тридцатилетнего властителя душ и умов сегодняшних молодых французов. Это «путешествие в глупость» поднимает проблемы общие для молодых интеллектуалов его поколения, не умеющих вписаться в «правильную» жизнь. «Ум делает своего обладателя несчастным, одиноким и нищим, — считает герой романа, — тогда как имитация ума приносит бессмертие, растиражированное на газетной бумаге, и восхищение публики, которая верит всему, что читает».В одной из рецензий книги Пажа названы «манифестом детской непосредственности и взрослого цинизма одновременно».


Мой мальчик

Ник Хорнби (р. 1958) — один из самых читаемых и обласканных критикой современных британских авторов. Сам Хорнби определяет свое творчество, как попытку заполнить пустоту, зияющую между популярным чтивом и литературой для высоколобых".Главный герой романа — обаятельный сибаритствующий холостяк, не привыкший переживать по пустякам. Шикарная квартира, модная машина… и никаких обязательств и проблем. Но неожиданная встреча с мальчиком Маркусом и настоящая любовь в корне меняют жизнь, казалось бы, неисправимого эгоиста.


Каникулы в коме

«Каникулы в коме» – дерзкая и смешная карикатура на современную французскую богему, считающую себя центром Вселенной. На открытие новой дискотеки «Нужники» приглашены лучшие из лучших, сливки общества – артисты, художники, музыканты, топ-модели, дорогие шлюхи, сумасшедшие и дети. Среди приглашенных и Марк Марронье, который в этом безумном мире ищет любовь... и находит – правда, совсем не там, где ожидал.


99 Франков

Роман «99 франков» представляет собой злую сатиру на рекламный бизнес, безжалостно разоблачает этот безумный и полный превратностей мир, в котором все презирают друг друга и так бездарно растрачивается человеческий ресурс…Роман Бегбедера провокационен, написан в духе времени и весьма полемичен. Он стал настоящим событием литературного сезона, а его автор, уволенный накануне публикации из рекламного агентства, покинул мир рекламы, чтобы немедленно войти в мир бестселлеров.