Блю из Уайт-сити - [79]
Про себя я ничего не могу сказать. Я уже давно разучился смотреть на себя со стороны. Может быть, поэтому я и связался с Вероникой. Она была зеркалом, а я отвык от зеркал, давно в них не смотрелся. И теперь, возможно, мне не понравилось то, что я увидел в этом зеркале. То, что Вероника мне показала.
Разговор, потеряв нить, угас. Продолжая выпивать, мы еще полчаса ждали Тони. Все уже начинало плыть перед глазами.
Тони не отвечал по мобильному. В конце концов, мы решили ехать на поле для гольфа без него, каждый на своей машине. Договорились, что сыграем девять лунок, пообедаем там же, а потом поедем ужинать все вместе. Мы не сомневались, что Тони подъедет туда. Он всегда, в конце концов, объявлялся, рассыпаясь в очаровательных извинениях.
Проехав напрямую по Аксбридж-роуд, я попал на объездную дорогу, ведущую к полю для гольфа. На въезде щит с рекламой «сааба». Надпись гласит: «Нет сил, которые Вам неподвластны».
Нодж и Колин уже сидят в кафе. По-прежнему никаких признаков Тони. Нодж смотрит на часы. В руках у обоих по банке пива. Мы много пьем, чтобы восполнить недостаток общения. Для этого ведь и пьют, не так ли?
Губы Ноджа, и без того узкие, сжались и вытянулись в тонкую нитку, он курит больше, чем всегда: штуки четыре в час против обычных трех. Естественно, «Крейвен Эй». Только что он позволил себе громко вздохнуть, выразив таким образом свой протест. Я уверен, что он уже начинает заводиться.
Почему, интересно, мне это доставляет удовольствие? Я беру сэндвич с яйцом и беконом, его заказал Колин, но есть не стал, и сэндвич уже остыл. Раз Нодж бесится, я готов простить Тони. Я ему все и так прощу, рано или поздно, но в этом случае прощу сразу. Ради удовольствия понаблюдать за разъяренным Ноджем. Я жую хлеб и жирный бекон, вкус которого заглушен острым кетчупом.
Колин, сидящий напротив Ноджа, ковыряется в своем узком, костлявом, обгоревшем на солнце носу. Он достает что-то из темных глубин, а потом щелчком отбрасывает в сторону, там оно теряется среди старых пачек из-под сигарет, крошек и разлитого кофе, украшающих пол заведения. Он читает «Дэйли миррор».
В кафе жарко. В воздухе как будто висит напряженность, ожидание чего-то. На серой спортивной рубашке Ноджа темнеют под мышками круги от пота. Его это, очевидно, раздражает, но ныть он не будет. Он курит и делает вид, что ему все равно. Его икры, приоткрывшиеся в местах, где кончаются черные хлопчатобумажные штаны, бледны, как листья капусты.
— Они ведь не настоящие?
Колин показывает кивком головы на цветную фотографию в «Миррор». Женщина на снимке широко улыбается, на ней нет ничего, кроме ремня. Ремень совсем узкий. Волосы на лобке сбриты. Высокие, налитые груди выдаются вперед. Соски возбуждены — их явно готовили к съемке. Спина изогнута, на животе ни единой складки.
— Трудно сказать.
Я делаю вид, что разглядываю снимок, щурюсь, как будто пытаюсь поймать фокус на плохой газетной печати.
— Сразу все воспринимаешь по-другому, правда? — говорит Колин с легким сожалением.
Колин, он такой нежный. Этакий маринованный в меде цыпленочек.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я. Меня злит, что из-за Колина разговор может зависнуть.
Я смотрю на часы. Тони опаздывает уже на полтора часа. Это практически его норма.
— Если не знаешь, искусственные они или настоящие, труднее завестись. Потому что поддельные — это… обман. То есть если ты знаешь, что они искусственные, это не так сексуально, как если бы они были настоящие. Когда я узнал, что… та девица… ну, в фильме… как он называется… с Харрисоном Фордом и… Там оказывается, что она не живая, а робот. Она обалденная, но как только узнаешь, что… что она…
— Сборная.
— Да, сборная. Тогда ты задумываешься: если это не девица, то как же…
Нодж начинает ерзать на стуле. Он не стал смотреть на фотографию, повернулся и глядит через открытую дверь на освещенную солнцем улицу: ему не нравится, что вместо «женщина» употребили слово «девица».
— Женщина. Она женщина.
— В том-то и дело, — говорит Колин, не поняв, к чему придрался Нодж. — Но она не девица. Она бесполая. И как только ты это узнаешь, у тебя все опускается. С грудью то же самое. Если ты не уверен, что…
— Мне так все равно, — встреваю я. — Какая разница, настоящая она или искусственная. Все равно это возбуждает. Она же не робот.
— Что? Но я думал…
— Это актриса, которая играет робота. А на самом деле она живая.
Колин растерялся.
— Да, но границу определить трудно, все очень размыто. Ведь в фильме она не настоящая. И когда ты его смотришь, именно фильм кажется тебе реальностью.
Я взглянул на Ноджа. Вид у него страдальческий, в спор он, как всегда, не вступает. Дает понять, что все это кажется ему ребячеством. Я злюсь, не потому, что он не прав — это действительно ребячество, — а потому, что он превращает отстраненность в добродетель. А я пытаюсь угодить Колину, говорю с ним на его языке. Ну и кто из нас хороший? Я, а не он. Я хороший, потому что не боюсь показаться плохим.
— Не гадай. Они искусственные. Я видел, как эта девица давала интервью в утренней программе по телеку. Она сказала, что они ей очень нравятся. И что они придают ей ощущение… как она выразилась? Могущества.
«Все существующее – иллюзия. Правда – ложь. Миром правит парадокс. И это дает надежду», – считает герой романа. Разуверившись в любви, он обратил взор внутрь себя и с удивлением обнаружил в своем черно-белом мире мириады оттенков серого. И решил разобраться: Что случилось с женщинами? Что случилось с ним самим? Что вообще случилось?
"Штормовое предупреждение" — роман Тима Лотта, посвященный эпохе 80-х.
Эта книга — про страсть. Про, возможно, самую сладкую и самую запретную страсть. Страсть тайно подглядывать за жизнью других людей. К известному писателю приходит вдова доктора Алекса Сеймура. Недавняя гибель ее мужа вызвала сенсацию, она и ее дети страдают от преследования репортеров, от бесцеремонного вторжения в их жизнь. Автору поручается написать книгу, в которой он рассказал бы правду и восстановил доброе имя покойного; он получает доступ к материалам полицейского расследования, вдобавок Саманта соглашается дать ему серию интервью и предоставляет в его пользование все видеозаписи, сделанные Алексом Сеймуром.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.
Герой романа «Искусство воскрешения» (2010) — Доминго Сарате Вега, более известный как Христос из Эльки, — «народный святой», проповедник и мистик, один из самых загадочных чилийцев XX века. Провидение приводит его на захудалый прииск Вошка, где обитает легендарная благочестивая блудница Магалена Меркадо. Гротескная и нежная история их отношений, протекающая в сюрреалистичных пейзажах пампы, подобна, по словам критика, первому чуду Христа — «превращению селитры чилийской пустыни в чистое золото слова». Эрнан Ривера Летельер (род.
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.
Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.
«Как я стал идиотом» — дебютный роман Мартена Пажа, тридцатилетнего властителя душ и умов сегодняшних молодых французов. Это «путешествие в глупость» поднимает проблемы общие для молодых интеллектуалов его поколения, не умеющих вписаться в «правильную» жизнь. «Ум делает своего обладателя несчастным, одиноким и нищим, — считает герой романа, — тогда как имитация ума приносит бессмертие, растиражированное на газетной бумаге, и восхищение публики, которая верит всему, что читает».В одной из рецензий книги Пажа названы «манифестом детской непосредственности и взрослого цинизма одновременно».
Ник Хорнби (р. 1958) — один из самых читаемых и обласканных критикой современных британских авторов. Сам Хорнби определяет свое творчество, как попытку заполнить пустоту, зияющую между популярным чтивом и литературой для высоколобых".Главный герой романа — обаятельный сибаритствующий холостяк, не привыкший переживать по пустякам. Шикарная квартира, модная машина… и никаких обязательств и проблем. Но неожиданная встреча с мальчиком Маркусом и настоящая любовь в корне меняют жизнь, казалось бы, неисправимого эгоиста.
«Каникулы в коме» – дерзкая и смешная карикатура на современную французскую богему, считающую себя центром Вселенной. На открытие новой дискотеки «Нужники» приглашены лучшие из лучших, сливки общества – артисты, художники, музыканты, топ-модели, дорогие шлюхи, сумасшедшие и дети. Среди приглашенных и Марк Марронье, который в этом безумном мире ищет любовь... и находит – правда, совсем не там, где ожидал.
Роман «99 франков» представляет собой злую сатиру на рекламный бизнес, безжалостно разоблачает этот безумный и полный превратностей мир, в котором все презирают друг друга и так бездарно растрачивается человеческий ресурс…Роман Бегбедера провокационен, написан в духе времени и весьма полемичен. Он стал настоящим событием литературного сезона, а его автор, уволенный накануне публикации из рекламного агентства, покинул мир рекламы, чтобы немедленно войти в мир бестселлеров.