Блю из Уайт-сити - [39]

У каждого из нас был свой конек — игры, в которых чаще всего удавалось выигрывать. Я считался мастером пинг-понга. В гараже моего отца стоял обыкновенный кухонный стол, на который натянули сетку, и мы пропадали там буквально часами.

У меня была квадратная ракетка, покрытая гладкой зеленой резиной, пупырышками внутрь. Я унаследовал ее от отца — в свое время он неплохо играл. Фирмы «Шлезенгер Виктор Варна». У Колина — классическая круглая ракетка, с резиной, приклеенной прямо к дереву, пупырышками наружу. Очень хорошая, надежная, отлично блокирует мяч, защищает и отбивает крученый удар противника. Но моя «Варна» была не просто ракеткой. Она могла послать наш шарик «Халекс Тристар» куда угодно, с ней можно было подавать петлей слева, можно было гасить, делать крученые удары слева и справа. Это была не ракетка, а настоящая волшебная палочка, магический жезл.

Мой тогдашний стиль игры точно отражал выбранную мной впоследствии жизненную тактику: абсолютно честный, агрессивный, не всегда предсказуемый, не всегда продуманный, но всегда подгоняемый волей к победе. Я помню, как разрезал пространство этот матовый шарик, как он отскакивал от ракетки, двигаясь по прямой, будто собирался перелететь через стол, а потом ударялся и закручивался на сорок пять, пятьдесят, шестьдесят градусов. Если Колин отбивал удар, шарик иногда отскакивал от его ракетки со скоростью пули. Я пружинил на согнутых ногах, слегка наклонившись вперед, как боксер. Потрясающе.

А коронной игрой Колина был настольный футбол. Никто из нас не мог сравниться с ним в мастерстве. Там надо было щелчком направлять плоскую фишку, размером с десятипенсовую монетку, с одного конца поля на другой. Колин бил невероятно точно. Он никогда не гнался за эффектными ударами, всегда шел к цели мелкими шажками. Медленно, но верно. Он был черепахой, а я зайцем.

Помню его детское лицо, еще без прыщей, сморщенное от напряжения, когда он готовился к удару, как правило, не покрывавшему больше 5–7 сантиметров, я же бил со всего маху, фишка летела на другой конец поля. У меня всегда были проблемы со стратегией. Он выигрывал 7–8 игр из десяти, и пусть яркими его победы не назовешь, разница в счете всего 1–2 очка, но этого было достаточно. Уже тогда Колин не гнался за внешними эффектами.

Детское лицо Колина. Как жаль, что, пока мы еще не выросли, не начали стесняться, пока это еще было возможно, я не поцеловал его. Помню, как обнимаю Колина за плечи, прижимаю его худое, хрупкое тельце к груди. Сосредоточенное лицо и четкие удары сердца, раз-раз-раз. Мы смотрели, как падали кленовые листья, кружение которых напоминало винт вертолета, ловили их на лету и пытались придать их падению направление. Мы делились купленной в палатках едой и загваздывали шорты фруктовым мороженым.

В других играх мы были практически на равных. Там, где все построено на везении: «Монополия», «Людо», «Извини!» «Змеи и лестницы». Хотя мне по большому счету везло больше. Я всегда считал, что везение — это врожденное качество, как голубые глаза или привлекательность. Нодж, к примеру, более везучий, чем я. Меня это всегда бесило.

Играли мы и в интеллектуальные игры — нарды, шашки, шахматы. А еще в «морской бой», «виселицу», «крестики-нолики». В газетах и журналах можно было найти кроссворды, в них слова проступали не сразу, но как по волшебству все в конце концов получалось. Еще было «Шпионское кольцо», «Эскаладо», «Формула-1», «Кампания», «Риск», «Побег из Колдитца» и другие. В хорошую погоду мы играли в ножички, которые метали в землю на заднем дворе моего дома. А потом мерили расстояние, широко расставляя ноги. И, конечно, играли в футбол. Правда, теннисным мячиком. Через раз он терялся в высокой траве, и приходилось выискивать его, ползая на карачках.

А еще были игрушки: у меня — Робот-Чудо-воин, у которого ружье стреляло прямо из раскрывающейся грудной клетки, а у Колина — Робот-динозавр со съемной металлической головой, под которой и прятался динозавр. У меня был пластмассовый игрушечный завод по производству космических кораблей, у Колина — железная дорога и станция для нее. У меня — наборы солдатиков, танков и самолетов. У него — «форд-торино», машина Джеймса Бонда, и фигурки из фильма «Планета Обезьян». Все вместе было нашим общим хозяйством. Мы всегда давали друг другу игрушки, даже самые любимые, не раздумывая и не задавая вопросов. Знали, что отдаем их в надежные руки.

Каждый день мы придумывали новые игры, особенно в длинные летние каникулы, когда почти все время проводили друг у друга либо в моем доме, либо в квартире Колина, — оставались на ночь, писали секретные шифровки, обменивались комиксами.

А еще любили гулять. Например, в августовскую жару мы ходили в Кенсингтон-мемориал-парк, чтобы освежиться в бассейне с зеленовато-синей водой. Мы с Колином плескались, ныряли, устраивали гонки под водой или играли в салочки по периметру бассейна, откуда мамаши руководили своими детьми. Наши отпускали нас одних. Тогда это не казалось опасным. Колин покрывался коричневым загаром, у меня кожа только розовела. Мы смеялись как сумасшедшие, ощущая присутствие каждого дня, каждого часа и каждой секунды. Такая роскошь позволительна только в детстве — никакого прошлого и лишь легкий намек на воображаемое будущее.