Блуждающие токи - [22]

— Видал, — кивнул Федор, — как они своих! Никого не щадят.

Мимо них пробежал мужчина в жилетке. Рукава белой рубашки резко выделялись на фоне темных панелей. Он размахивал какими-то листками. Приоткрыв дверь, за которой сидел Юрий, он крикнул: "Молния! На первую полосу. Будем переверстывать". И побежал дальше.

Показался Юрий. Он виновато развел руками: "Я сейчас, ребята, сейчас…" — и скрылся за соседней дверью.

— Вот он, ритм двадцатого века! — торжествующе сказал Федор, и в голосе его Киму "послышалась нотка зависти. — Четкость, быстрота, точность!..

Выскочил Юрий, побежал к ним, пожал руки.

— Ну, как, надумали? Будем писать про блуждающие токи?

— Будем, — сказал Федор.

— Ну и отлично. Приходите завтра, часа в два, в пол-третьего, будете рассказывать. А сейчас бегу, главный вызывает. Я ведь дежурю сегодня…

Чертежи и расчеты, выполненные Сенечкой, Федор забрал в конце дня домой. Он аккуратно свернул все, обернул миллиметровкой, завязал шпагатом, и весь этот тяжеленный рулон унес домой.

Утром следующего дня он принес все обратно. Подошел к столу Сенечки побледневший, с ввалившимися глазами, и, обаятельно улыбаясь, положил все обратно в том же виде — аккуратно свернутое и перевязанное шпагатом.

У Сенечки, видимо, отлегло от сердца. "Не успел посмотреть", — подумал он и так же приветливо улыбнулся в ответ. Он ждал очередного разноса. Но все было тихо, спокойно.

Федор ушел к своему столу. А когда Сенечка развернул листы, у него потемнело в глазах. На чертежах места живого не было — все пестрело красными пометками, вопросительными, восклицательными знаками, стрелками, ссылками на расчеты.

Сенечка развернул второй лист, третий, четвертый. То же самое.

Сенечка просмотрел чертежи, снял очки, стал протирать их землистым платком. Потом надел очки и снова стал просматривать чертежи и схемы. Он стал сухо покашливать, нижняя губа его дергалась.

В обеденный перерыв Федор вынул из своего портфеля разграфленный лист ватмана и прикрепил его кнопками к стене. Лист был поделен пополам. На левой стороне сверху было написано черной тушью "Брак в нашей работе". На правой — красным "Так держать!".

К левой стороне плаката Федор прикрепил отпечатанный на машинке текст. Из него явствовало, что сотрудник Седлецкий С. Б., выполняя схемы и технические расчеты, допустил вопиющую небрежность: в семи листах — 176 серьезных ошибок! Впредь за такую недобросовестность будут налагаться взыскания, вплоть до самых крайних. На правой стороне он приколол другой листок. Там было написано, что сотрудник лаборатории Евгения Буртасова в рекордно короткий срок выполнила сложнейшие расчеты. Все расчеты сделаны на высоком уровне. Евгении Павловне Буртасовой объявляется благодарность.

Федор прикрепил все это на самом видном месте и по". шел играть в биллиард. Он сыграл с Жорой две партии, потом глянул на часы, спустился ненадолго в буфет и вернулся к себе.

Еще издали увидел, что у стола его ждет Сенечка с рулоном чертежей под мышкой. Он был бледен, губы его подрагивали.

— Федор Михайлович, — сказал он хрипло, — здесь я ошибся, и здесь тоже. А здесь что?

— Вышли за рамку, — как можно более мягко пояснил Федор и показал рукой.

— А здесь? — Сенечка смотрел на его губы.

— Дали сплошную, а надо — осевую.

— Но это же мелочи, Федор Михайлович.

— Из многих мелочей складывается одна весьма неприятная картина, Семен Борисович.

Сенечка опустил голову. Лицо его как-то вздулось, казалось, он сейчас закричит, наговорит грубостей Хатаеву. Но когда он поднял голову, в глазах его стояли слезы.

— Вы написали сто семьдесят шесть серьезных… — еле слышно проговорил он. — А там… шестьдесят раз я вышел за рамку…,

— Ну, может быть, — снисходительно улыбнулся Федор. — Отбросим шестьдесят. Сто — мало? — Он посмотрел вокруг и убедился, что все прислушиваются к их разговору. — Дело не во мне, Семен Борисович, поймите, Все страдают от этого…

Сенечка горько вздохнул, опять потупился.

— Я стараюсь, Федор Михайлович, — еще тише сказал он, — но вы же знаете… — Он приложил пальцы к ушам.

— Знаю, — кивнул головой Федор, — но что же делать, Семен Борисович, — сами подумайте, что же делать! Работа — есть работа!

— Я понимаю, — печально сказал Сенечка, — я буду стараться. Не допускать больше так много…

— Хорошо, — сказал Федор громко — Мы все будем помогать вам в этом. Тоже будем стараться… — И поскольку Сенечка все еще стоял, не уходил, он добавил миролюбиво: — Хорошо, Семен Борисович, договорились!

Но Сенечка не уходил, он все еще ждал чего-то, поглядывая на стенку, но, видя, что Федор не понимает, он спросил, мучительно краснея:

— Вы снимете это?

— Нет, Семен Борисович, не могу. Это будет висеть неделю. И каждый, — добавил он громко, — кто допустит халтуру, будет висеть вот здесь, рядом с тем, кто покажет отличный результат. Неделю!

Сенечка, сутулясь, шел еще к своему месту, тяжело переступая кирзовыми сапогами, когда к столу Федора быстро подошла Женя. Даже не взглянув на него, не говоря ни слова, она спокойно сняла со стены листок с благодарностью, разорвала его на мелкие клочки и выбросила в корзину. Потом так же молча возвратилась на свое место и погрузилась в расчеты.