Блуд на Руси - [12]

Шрифт
Интервал

В старину не советовали отправляться в дальнюю дорогу в понедельник, тем более тринадцатого числа, или, когда заяц путь перебежит. Считалось, что если встретится поп, монахиня, монах, женщина, девица, свинья или лысая лошадь, то в пути успеха не будет, а если лошадь в дороге распряжется жена неверна. Голубь в окно влетит - быть пожару, или кому-нибудь умереть. Ворон сядет на купол или колокольню храма - в той церкви будет отпеваться покойник; тоже и в доме кто-нибудь скончается, на кровле которого сядет и прокаркает ворон. Когда кошка моется к себе лапой - быть гостям, когда же спит, укрыв рыльце под брюхо - к непогоде или похолоданию. Ну, а уж если курица петухом запоет - и вовсе не к добру: хозяин свертывал ей шею и бросал через порог, приговаривая "На свою голову, не пой курица петухом".

При раскатах грома говорили, что едет по небу на своей огненной колеснице Илья-пророк и убивает дьявола, который в это время ищет укрытия под личиной младенца или за иконой Божией. Услышав же гром во время зимы, девушки умывались с серебра, надеясь приобрести белизну тела, здоровье, красоту.

По народному преданию, медведь прежде был человеком, одно из доказательств чего - тот любит водку, мед, ходит на задних лапах и имеет сходные с человеческими глаза. Он особенно уважаем среди русских и многих других народов: если убьют медведя, некоторые отпевают его труп извинительными песнями, дабы на том свете не отомстил своему убийце. А вот собака, если завоет, это к пожару, или к покойнику, или к своей смерти! К пожару она воет мордой вверх, к покойнику - вниз, к своей смерти - сидя или лежа.

Утверждали, что свист отвращает от себя лик Богородицы, а свист в доме - к опустению. Тот считался счастливым (в сорочке уродился), кто был рожден заключенным в пузырь с головы до ног, как в яйце. Эту тонкую перепонку зашивали в тряпочку или засмаливали в медальон, носили вместе с крестом на шнуре и с верой, что это приносит счастье на всю жизнь.

В народе существовало и такое поверье: все утопленники купались либо в полдень, либо в полночь - самое опасное время, когда русалки или водяные пуще всего дебоширят. Ссылаясь на свидетельства водолазов, рассказывали, что утопленники сидят на корточках на дне рек или водоемов и, как ещё не совсем мертвые, хватают неловкого спасателя в охапку и так утопляют его; поэтому утопленников брали сзади за волосы и вместе поднимались на поверхность. В сидячем положении на корточках находились люди обоего пола, но после разрыва в утопленнике пузыря женщина обязательно всплывала вниз спиною, а мужчина - кверху.

Свое отношение складывалось и к людям-уродам. Их часто использовали те, кто на чужом горбу в рай хотели въехать, демонстрируя калеку напоказ и получая за это мзду (иногда человека уродовали ещё и искусственно в детстве, добавляя к врожденным порокам ещё и приобретенные от людей). В то же время такие народы севера, как якуты, почитали всех уродливых созданий исчадиями дьявола и старались их уничтожить. От своих младенцев-уродов избавлялись и некоторые нации на Востоке, но им было запрещено истреблять зародышей во чреве матери.

Если надо было проделать заклинание для порчи кого-либо, то для начала нужно самому заклинателю снять с себя крест, (до этого лучше всего убить совершенно черного кота или кошку). Затем взять шерстяную нитку и навязать на ней узлы. При завязке восьми двойных узлов говорилось: "Выйду я на улицу" - "брошу в чисто поле" - "в расстанье" - "меж дворы" - "в луга" - "в моря" - "в леса" - "в зыбучие болота". Когда завязывались все восемь узлов, то говорилось: "Хотя и здесь оставлю; куда пойдет, тут и останется". Завязывание же каждого из тринадцати узлов сопровождалось таким заговором: "По позднему вечеру выйду я на улицу и откажусь я от Иисуса Христа, от царя земного, от Бога вышнего, от веры православной, от батюшки, от матушки. Предаюсь я к нечистому духу, к окаянной силе, прошу я ей помощи, чтобы она помогла ей и пособила: поступаю я на вора-разбойника, на денного грабильщика, на ночного полуношника, на (имярек). Я хочу его свержить, хочу его испортить: хоть среди дня, хоть среди ночи, хоть в чистом поле, хоть в темных лесах, хоть в зыбучих болотах, хоть сонного, хоть дремучего, хоть в терему, хоть за столами дубовыми, хоть с яствами медовыми, хоть пошел бы он и запнулся бы, самого себя заклянулся бы. Окаянные духи, придайте мне силы, помогите и пособите мне, чтобы не было (имярек) ни в день житья, ни в ночь спанья, ни в в час моготы, ни в полчаса терпежу. Хоть бы схватило его грыжами, или стрелами, взяло бы его в минуту или в две и узнал бы он все скорби и печали." Поверье гласило: коль скоро тот, для кого приготовлено заклинание, наступит на заговоренную нитку, то он споткнется, и если при этом скажет какое-либо скверное слово, заговор начнет свое действие.

Старухи-ворожеи, которым жаловались женщины на свое тяжелое житье в доме мужа, наговаривали на соль, мыло и белила, приказывали женкам умываться мылом и белилами белиться, а соль давать в питье и яство мужьям; брали у женщин ворот рубашки мужа и сжигали его, наговаривали на пепле и приказывали также сыпать его в питье мужу. Когда сжигался ворот рубашки, колдунья говорила: "Какова была рубашка на теле, таков бы муж к жене был".


Еще от автора Анатолий Манаков
На грани фола (Крутые аргументы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке

В публицистических очерках корреспондента «Литературной газеты» в Нью–Йорке А. Манакова рассказывается о США первой половины 80–х годов, о политической кухне, морали и нравах правящей элиты, о встречах с людьми, разными по своему социальному положению, взглядам, о проблемах, которые их волнуют, о том, что в действительности скрывается за такими фальшивыми в условиях США понятиями, как «свобода печати» и «демократия равных возможностей».…Главенствующей этикой американского общества служит погоня за чистоганом, человек и его подлинные интересы отходят в этой стране на задний план, а официально проповедуемая мораль прямо противоположна следуемой правящим классом в действительности.


Тринадцатый знак

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний

Историко-культурологическое исследование роли церкви в жизни общества и государства. Написанная в увлекательной манере интерактивного расследования, изобилующая историческими примерами, богатым фактическим материалом и разнообразием мнений, книга Анатолия Манакова ставит актуальнейшие для нашего времени вопросы взаимодействия религии и светского государства, межконфессиональных конфликтов, религиозного фанатизма и его влияния на внутреннюю и внешнюю политику разных стран.


Рекомендуем почитать
Смерть машиниста

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Хроника отложенного взрыва

Совершено преступление. Быть может, самое громкое в XX веке. О нем знает каждый. О нем помнит каждый. Цинизм, жестокость и коварство людей, его совершивших, потрясли всех. Но кто они — те, по чьей воле уходят из жизни молодые и талантливые? Те, благодаря кому томятся в застенках невиновные? Те, кто всегда остаются в тени…Идет война теней. И потому в сердцах интерполовцев рядом с гневом и ненавистью живут боль и сострадание.Они профессионалы. Они справедливы. Они наказывают и спасают. Но война теней продолжается. И нет ей конца…


Любвеобильный труп

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Бей ниже пояса, бей наповал

Два предприимчивых и храбрых друга живут случайными заработками. То в их руки попадает лучший экземпляр коллекции часов («Говорящие часы»), то на чужой жетон они выигрывают кучу денег («Честная игра»), а то вдруг становятся владельцами прав на песню и заодно свидетелями убийства ее автора («Бей ниже пояса, бей наповал»). А это делает их существование интересным, но порой небезопасным.


Говорящие часы

Два предприимчивых и храбрых друга живут случайными заработками. То в их руки попадает лучший экземпляр коллекции часов («Говорящие часы»), то на чужой жетон они выигрывают кучу денег («Честная игра»), а то вдруг становятся владельцами прав на песню и заодно свидетелями убийства ее автора («Бей ниже пояса, бей наповал»). А это делает их существование интересным, но порой небезопасным.


Гебдомерос

Джорджо де Кирико – основоположник метафизической школы живописи, вестником которой в России был Михаил Врубель. Его известное кредо «иллюзионировать душу», его влюбленность в странное, обращение к образам Библии – все это явилось своего рода предтечей Кирико.В литературе итальянский художник проявил себя как незаурядный последователь «отцов модернизма» Франца Кафки и Джеймса Джойса. Эта книга – автобиография, но автобиография, не имеющая общего с жизнеописанием и временной последовательностью. Чтобы окунуться в атмосферу повествования, читателю с самого начала необходимо ощутить себя странником и по доброй воле отправиться по лабиринтам памяти таинственного Гебдомероса.