Блуд на крови. Книга вторая - [9]

Майор униженно сопел и не смел возражать: свою супругу он боялся. Про ее сестру Магду шел слух, что она травит своих мужей. Действительно, за одиннадцать лет трое умерли во цвете лет — все отравились грибами. Майор боялся, что его милая Елизавета учинит с ним нечто подобное.

Но на сей раз встреча была радостной.

— Ах, пупсик, ты стал исправляться! — восхищалась супругом Елизавета. — Так это наша крепостная девчонка? А ты купчую крепость пра-вильно оформил? Молодец, сегодня мы спим вместе. А ты, — обратилась она к Насте, — будешь делать все, что я прикажу тебе. Иначе — держись! — и для начала Елизавета пребольно ущипнула девочку, от неожиданности вскрикнувшую.

— Она хорошо шьет! — хвастливо сказал майор.

— Прекрасно! Пусть сошьет сегодня мне ночную рубаху, завтра тебе…

— И мне, и мне, — потребовала Кристина, с любопытством наблюдавшая за этой сценой.

— Всем сошьет, — заверила Елизавета. — Иначе накажу и кормить не буду. Пусть живет в комнатушке Анны, там лавка есть.

Кристина принесла иглу и нитки, Елизавета дала Насте полотно и образец:

— Держи, шей по этому размеру. Да чтоб к ужину было готово!

Усталая, некормленная девочка принялась за шитье. Глаза слипались, руки плохо держали иглу.

К ужину сшить рубаху она не успела.

Елизавета, казалось, обрадовалась этому. Улыбаясь, она сказала:

— Вот и мило! Сегодня ты будешь распята. — И повернула лицо к мужу: — Позови работников, они сейчас в конюшне. Пусть принесут оглоблю, она возле яслей стоит. Пошли вниз, в столовую.

По каменной лестнице спустились в подвал. Здесь Елизавета сорвала с девочки платье, обнажила ее тельце, приказала конюху и истопнику:

— Привязывайте, да покрепче. Пусть москали знают, что мы с ними шуток не шутим.

Мужики растянули руки Насти вдоль оглобли, веревкой накрепко привязали их и подняли ее над полом, зацепив концы за выступы на стенах.

— Ой, больно! — закричала Настя, беспомощно повиснув в воздухе. Веревки впились в тонкие ручонки, вызывая нестерпимые мучения.

Все расхохотались, а Кристина, подбадриваемая мамашей, ухватившись за ноги Насти, повисла на них. Девочка хрипло застонала.

— Будешь тут до утра, — заверила Настю Елизавета. — И запомни: это воспитание малое, а есть еще и большое. Боюсь, что тебе придется испробовать и его. — И обратилась уже к 16-летней прислужнице Анне Бах, не принимавшей участия в общем веселии: — Накрывай на стол. Пора ужинать. А эта ленивая негодяйка пусть смотрит на нас и пускает слюни.

ВОСПИТАТЕЛИ

Итак, «шитье рубах» сделалось для Елизаветы Стернстраль предлогом для ежедневных «воспитательных мер»…

Провисев подвязанной к оглобле часа три, Настя потеряла сознание. Очнулась она в комнатушке у Анны Бах, которая смачивала ей виски уксусом и со слезами сочувствия на глазах ухаживала за маленькой мученицей.

На другое утро Елизавета растянула рот в улыбке:

— Как изволила спать, Трина? Сон был крепкий? Неужто плохой? Ай-ай! Это оттого, что ты, красавица, плохо работала. Вот тебе материя, нитки, иголки. Сшей по этому образцу рубаху своему хозяину. И не вздумай лениться, иначе придется мне применить к тебе обещанное большое воспитание.

Вновь оросилось слезами лицо девочки, да ничего не ответила, старательно принялась за работу. К вечеру сумела-таки сделать невозможное — сшила для майора рубаху. Суставы мучительно ныли.

— Значит, я права, — уставилась на девочку бесцветными глазами Елизавета. — Ты шить можешь, а вчера не хотела. Христер, иди сюда, примерь обновку. Вот так, рукав одерни. — Вдруг Елизавета прошипела: — А это что, почему манжет косой? Ты, мерзавка, назло мне испортила материю? Ничего, я знаю, как взыскать с тебя. Дай руку! Кристина, девочка, завяжи ей пальцы нитками. Анна, закрути пальцы паклей и жги лучиной. Анна Бах помертвела от ужаса, прошептала:

— Я не могу, нет, нет, я не буду!

Майор, стоявший сбоку, ударом кулака разбил нос Насте.

Пятна крови брызнули на сшитую рубаху. Он проревел:

— Я буду избивать эту паршивую Трину до той поры, пока ты не выполнишь приказа госпожи! Поняла, Анна? — Майор заискивающе посмотрел на супругу. Та кивнула головой:

— Да, эта гнусная девчонка нарочно измарала кровью рубаху. Христер, держи крепче Трину, Анна жги лучиной паклю. Ну?

В дело вмешалась Кристина:

— Мамочка, давай я буду жечь лучиной, дай сюда, противная Анхен!

Майор держал в объятиях ребенка, дочь его жгла паклю, в которую были замотаны пальцы. Сначала, когда огонь прошел до мяса, Настя дикими криками оглашала дом, потом враз замолчала, потеряла сознание. Пальцы обгорели до костей.

— Хватит, пошли пить чай! — пригласила Елизавета. — Другой раз умней будет…

ИЗ СУДЕБНЫХ ПРОТОКОЛОВ

Теперь, дорогой читатель, мы подошли к сценам, при описании которых в старину говорили: «Рука опускается,перо замолкает…» По причине этой нам придется прибегнуть к воспроизведению документов:

«Как по свидетельским показаниям оказалось, после того, как ей паклей жгли до кости руку и от вышеописанной муки пальцы еще не зажили, она опять худо шила. Тогда майор Клот приказал девку Трину догола раздеть и посадил в мокром погребе на целые восемь дней. И хотя она ужасно кричала и жаловалась, что ей холодно и что она голодна, однако избавления себе не получила… Другой раз, майор Клот, рассердясь, сек Трину розгами до крови, а потом горничной девке Анне велел насыпать большую груду соли и помянутую Трину, раздев донага и связав ей назад к затылку руки к палке, стянув притом и ноги, положил покрытое кровью тело на соль, к чему особливо самые большие куски выбраны были, дабы они в раны войти могли и разъедать тело. При этом сам майор и майорша били Трину плетью, продержав в этом мучении до рассвета.