Блуд на крови. Книга вторая - [64]

И сестренки, вначале робко, потом все более наглея, начали действовать. Десятки тысяч рублей потекли в их алчные руки.

ИСТЯЗАТЕЛЬНИЦЫ

Самое страшное — это тогда, когда жестокость простирается на существо безответное — на ребенка. Вот строки судебного хроникера той поры. Строки, от которых холодеет кровь:

«Сестры-шведки, собирая на содержание девочки огромные суммы, не только не заботились о ней, но еще находили возможным истязать ее. Крошку не кормили, а питалась она теми кусками, которые попадали ей под руку. Чтобы между малюткой и прислугой не было общения, ее названные матери, уходя на промысел, запирали ее в темной спальне. Объятый ужасом ребенок начинал кричать, но прислуга была лишена возможности успокоить его. Малютка кричала до тех пор, пока обессиленная не забывалась сном.

И это было для девочки счастьем, так как если одна из ее «матерей» возвращалась тогда, когда ребенок кричал, то малышку били до потери сознания. Так эта несчастная росла со дня рождения…»

…Время бежало. Вопреки усилиям шведских сестренок, ребенок подрастал удивительно милым и красивым. Портили его лишь кровоподтеки и синяки, которые во множестве оставляли на его теле истязательницы.

Сестренки решили переехать в более роскошную квартиру. Ненастным вечером, когда ледяной северный ветер бросал в лицо холодные брызги, к шведкам по их зову пожаловала знакомая нам акушерка. Моника, у которой переменились наметки относительно Чугреева, выпихнув на крыльцо едва одетую Маргу:

— Пусть несколько дней поживет у тебя, старая. А то путается под ногами, мешает вещи собирать. На, возьми пять рублей. Разоришься с ней… — и последовало грязное ругательство.

БЕГЛЯНКА

Пришли крещенские дни. Свирепые морозы мертвой хваткой сковали землю. К дому на Английской набережной подлетели сани. Из них легко спрыгнул на землю Чугреев.

Уже месяца три он не получал вестей от Моники. Едва дела позволили, он поспешил в Питер. На звонок вышла хозяйка дома — внушительных размеров бабенция. Не приглашая войти, она с порога крикнула:

— Адреса сестер не знаю. Тута они больше не живут. — И плотней запахивая на груди лисью шубу, проворчала: — Ишь, делов наделали, а мне не приказали говорить. — И хлопнула дверью.

Дальний родственник Чугреева работал в полиции в чине майора. Купец отправился к нему. Тот быстро навел справки, протянул листок бумаги:

— Твоя прелестница нынче имеет жительство в Литейной части, на Воскресенской набережной во владении Гассе — это под нумером 12.

Купец отправился по указанному адресу. Моника встретила его холодно, даже враждебно. Уже в прихожей, не приглашая раздеться, выпалила:

— Марги больше нет… Она умерла. Чугреев ахнул, схватился за сердце:

— Как умерла? Когда?

— Еще осенью, когда мы переезжали. Простудилась и померла. Дело обычное. Похоронена на седьмом участке Волкова кладбища. И вообще… нам надо расстаться.

Ошеломленный, Чугреев вышел на крыльцо. Его воображение живо пробудило в памяти милую детскую мордашку, которую он успел полюбить, с которой связывал надежды. Кровь гулко стучала в висках: «Что делать?»

ПОСЛЕДНИЙ ПРИЮТ

Есть друзья, о которых мы порой забываем в светлые дни, но обязательно вспоминаем в минуты черные. Таким был для Чугреева петербургский купец Иван Чистов, детина высоченного роста, заросший буйной русой бородой, безудержный гулена, умевший за ночь прокутить целый капитал, но человек трудолюбивый и, к тому же, верный друг.

Чистов обрадовался приятелю, усадил за стол. Кухарка поставила перед ними гудящий самовар. Попивая чаек с медом, хозяин поинтересовался:

— Почто, Игнатий, ты такой хмурый? Разоткровенничавшись, Чугреев стал рассказывать о своей беде.

И тут произошло нечто невероятное. Чистов подскочил на стуле, хлопнул приятеля по плечу:

— Слушай, Игнатий, а эту маленькую девочку звали Марга?

Теперь наступила очередь удивляться Чугрееву:

— Откуда ты знаешь? — хрипло от волнения выдавил он.

Чистов схватился за голову и зашелся в нервическом хохоте:

— Ох, невероятно, ха-ха! Мил друг, извиняй, но это не твоя дочка, а моя. И мать ее — не та зануда Моника (а знаком я с ней короче, чем тебе хотелось бы), а моя любовница Кристина. Я уже тысячи три передал на воспитание малютки, да еще триста рублей на похороны.

— Ты ее хоронил?

— Нет, сестры это сделали как-то подозрительно тихо, не сообщив ничего. Но я был на ее могилке на Волковом кладбище.

— Сейчас же свези меня, я хочу во всем разобраться!

…Среди грустных холмиков, укутанных глубокими снегами, над всем бесконечным снежным полем, едва заметно выглядывал новенький деревянный крест. Смахнув рукавицей снег, Чугреев прочитал на дощечке: «Марга». И все.

Горько стало купцу. Слеза скатилась по его щеке. Он едва слышно произнес:

— Я истины добьюсь!

КЛАДБИЩЕНСКИЕ ТЕНИ

Приятели отправились к полицейскому майору. В тот же день прокурор дал санкцию на произведение эксгумации. Едва в вечернем сумраке исчезли тени последних посетителей кладбища и, тяжело скрипнув в осях, закрылись ворота, как рабочие ломиками начали поднимать смерзшуюся в комья землю.

Наконец раздался глухой удар о крышку гроба. Эксперты, свидетели и судебный следователь приготовились к решающему акту. Рабочий, находившийся в яме, пропустил под гроб толстую проволоку, протянул концы наружу. Гроб был поднят. Отпустили выше фитили керосиновых ламп — стало светлее.