Блуд на крови. Книга вторая - [57]

— Как это?

— Ученые люди открыли, что, когда убийца сделает прощальный поцелуй своей жертве, у него в жилах кровь от волнения закипит и он сразу омертвеет.

Архипов недоверчиво покачал головой:

— Чепуха, небось?

— В «Московском листке» написано. Газета у меня лежит дома. Я тебе дам почитать.

Голос Архипова задрожал:

— Такого быть не может. К тому же, смею выразиться, что вряд ли убийца на богослужении будет.

— Это другой резон, — солидно ответил Калягин. — Зато если припрется злоумышленник, так точно омертвеет. Кровь от волнения бросается в голову и там производит излияние в мозг. Убийца в начале впадает в паралич, а затем испускает дух. Только — молчок!

Отправился Иван Архипов в церковь на обедню, а ноги у него еле переставляются. Отстоял все-таки, а как отпевание началось, так сразу из церкви вон!

А его за воротник бдительный Калягин ловит:

— Ты куда к дверям стремишься?

— У меня в животе сильное бурчание… Покачал укоризненно головой Калягин:

— Твою благодетельницу отпевают, а ты, паразит, прости Господи, обосравшись? Стыдно, стыдно…— говорит он громко, на всю церковь.

— Да я в один секунд, — заискивает Иван, — до нужника и тут же взад вернусь…

Минут пятнадцать отсутствовал Иван. Калягин уже решил, что его подопечный в бега ударился. Так во все отпевание и отсутствовал. Но к прощанию он вошел в церковь. Калягин внимательно следил за ним. Иван часто и мелко крестился, но к гробу не подходил. Тогда Калягин строго ему сказал:

— Ну, иди прощайся! — и уцепившись за рукав, потащил Ивана к гробу. Тот было упирался, но видит, что народ весь на них глядит, вздохнул, подошел к гробу, глянул в лицо покойницы, или точнее, в то, что от него осталось и что было прикрыто белой кисеей, передернулся весь, скривился и так отшатнуло его, что повалил на пол какую-то бабку. Так и не простился.

А как стал священник читать Евангелие, все увидали, что рот у Ивана будто набок перекосило, а нос опять стал белым, как мел.

Наружная служба донесла, что после похорон Иван со своей подругой были в Торговых рядах на Красной площади и купили там женский платок, который спутница Архипова тут же накинула поверх вытертой котиковой шубейки. Себе Иван заказал у сапожника модные сапоги с высокими отворотами.

Филиппов изложил обстановку шефу и спросил:

— Господин полковник, прикажете брать?

К своему изумлению, он услыхал ответ Эффенбаха:

— Не спеши! И усиль наружное наблюдение…

Покачал головой Филиппов, незаметно вздохнул и решил: «Чудит начальник! Сделаю все на свой страх и риск. Докажу, что Архипов — убийца. А победителей, как известно, не судят».

ШАРАДЫ ДЛЯ СЫЩИКОВ

Филиппов не доложил шефу, что уже успел совершить должностной проступок. Пока Иван бледнел и краснел возле гроба любимой хозяйки, он произвел у него дома тщательный обыск. В летнем картузе ему удалось обнаружить зашитые туда пять десятирублевых золотых монет. Сыщик был вне себя от радости: это ли не доказательство того, что дворник причастен к убийству! Ведь сын Карепиной говорил как раз о пропаже десяти монет: «Стало быть, — веселился сыщик, — был еще сообщник, с которым монеты и поделены поровну!»

Теперь после истеричного поведения Ивана в церкви, Филиппов решил: «Арестую и допрошу убийцу!»

Это он и сделал, нагрянув домой к Ивану в два часа ночи. От того сильно несло перегаром. Хмель еще не выветрился из его головы. Казалось, что он полностью растерян и туго соображает.

Сыщик тут же, в комнатушке Ивана, начал его первый допрос:

— Нам известно, что ты, Архипов, убил хозяйку и поджег ее комнаты. И делал это не один. Быстро отвечай: кто твои сообщники? Только чи-1 стая правда спасет тебя, паразита, от виселицы!

Иван мотал головой и мычал:

— Не убивал…

— Какими владеешь ценностями, добытыми преступным путем?

— Не владею!

— Да? — Филиппов скривил в улыбке рот. — А ну-ка достань из сундучка фуражку. Вот-вот, эту! Что у тебя зашито сюда?

— Это пять золотых. Мне отец их передал по воле покойного деда.

— Проверим! — скрипнул зубами сыщик. — На какие деньги гужуешься со своей девкой? Ей платок купил, себе у Макаева сапоги заказал?

Помотал головой Иван, удивился:

— Надо же! Вы, господин полицейский, все знаете, даже такие тонкости проникаете… А как же вы, ваше благородие, не ведаете, что кухарке Костиной мать прислала из деревни пуд пера гусиного. Она срочно нуждалась в деньгах и продала его мне за 9 рублев 40 копеек. Сам я с хорошим барышом отдал перо за 18 целковых в винном магазине Депре, что на Кузнецком.

— Кому продал? Фамилия? — Филиппову казалось, что пол уходит у него из-под ног.

— Досконально фумилию евонную не знаю. А зовут Семеном Львовичем, такой приятной наружности мужчина, при усиках и с небольшой плешью. Очен-но веселый!

— Проверим, проверим…

— А еще барыня 20 числа жалованье мне заплатила, а на Новый год 5 рублев пожертвовала за усердие по службе. Это все знают, покойница даже госпоже Боневольской о том хвастались.

Чуть помолчав, сокрушенно вздохнул, махнул решительно рукой и выпалил:

— Все же признаюсь в преступлении… Филиппов так и подскочил на стуле:

— Вот и молодец, облегчи душу…

— Ох, тажкий грех гнетет душу мою! — с надрывом всхлипнул Иван. — До дней моих последних не замолить его перед покойницей. Ведь у вас, москвичей, какой порядок? В конце года, хочешь не хочешь, тащи денежное подношение в городскую полицию. А прежний обер Власовский строжайше запретил это. Хозяйка не знала о запрещении, дала мне 8 рублев. Вот я, — Иван, словно девушка, лишившаяся невинности, залился краской стыда, — денежки утаил для себя. Что ж мне теперь будет?