Блуд на крови. Книга первая - [18]

Горский хмыкнул и принялся за жареную курицу.

По рукам у него потек жир.

ВЕЛИКИЕ ИДЕИ

Ежегодно Витольд Горский был отмечаем начальством гимназии похвальной грамотой или устной благодарностью. Учился он превосходно. Обладая цепкой памятью, изучал древних — Софокла, Платона, зачитывался утопистами. На его столе всегда можно было увидать труды Мора, Бэкона, Кампанеллы.

Горский был много начитанней не только своих товарищей, но и некоторых гимназических учителей. В диспутах на философские и литературные темы Витольд чувствовал себя как рыба в воде. Его память удерживала сотни цитат, названий книг, исторических дат.

Голос Витольда никогда не повышался. На собеседников он глядел с нескрываемым презрением, но в словах и отзывах был сдержан.

Лишь изредка он срывался, спорил с Иваном Сергеевичем.

Особенно его взбесил разговор о том, что всякий из народа, кто честен и трудолюбив, будет жить если не в роскоши, то в достатке.

— Какой достаток? — вспылил Горский. — Дай Сидору или Прохору мешок с золотом, он все равно останется сидеть в навозе. Не случайно великий Дидро сказал: «Что будет делать разбогатевший свинопас? Он станет пасти своих свиней верхом». Вы, Иван Сергеевич, исключение. Но даже своих детей вы учите не для того, чтобы они стали Моцартом, Шопеном или Мицкевичем, а для того, чтобы они могли ловчее других собратьев-купцов вести торговлю и иметь барышей больше ихнего.

— А что тут плохого? — искренне удивился Жемарин. — Конкуренция в любом деле идет только на пользу покупателю.

Горский вытянул улыбку в тонкую ниточку:

— Покупатель? Да вы плевали на него. Когда купец заграбастывает миллион, то этот миллион он забирает у трудящихся, то есть у этого несчастного потребителя. Вот вы передали пять тысяч Вознесенскому монастырю. Зачем?

— Как зачем? Им ремонт колокольни надо делать, стало быть, требуется материал оплатить и мастеров…

— Вы, Иван Сергеевич, меня не поняли. Зачем этот монастырь вообще нужен?

— Как же, не нужен, что ли? — От неожиданности Жемарин чуть не задохнулся. — Я сам молиться туда езжу, там послушники и монахи спасаются.

Горский тихо, но четко произнес:

— Спасаются? Ну да, конечно. Они спасаются от общественно-полезного труда. Кому нужно, что они поклоны перед иконами бьют? Никому от этого пользы не будет. Потому что Бога нет. Это давно знают все образованные люди. И ваши пять тысяч вы выбросили собаке под хвост.

— Да вы материалист…

Горский свысока посмотрел на купца:

— Да, я материалист и горжусь этим. Ни в иконы, ни в монастыри, ни в Бога я не верю. Верю лишь в Чистый Разум. И только. Извините, вы читали «Персидские письма» Монтескье? — ехидная улыбка вновь заиграла на лице Горского. — Ах, я забыл, что вы не читаете такую «дрянь». Иначе вы поняли бы, насколько прогнил существующий строй со всеми его буржуазными предрассудками. Я мечтаю о строе социального равенства, свободы и справедливости. Только разум должен править миром. Социализм и ничто другое приведет нас к этому.

Жемарин покачал головой:

— Вы можете иметь любые понятия. Это ваше личное дело. Только я попрошу моим детям не втолковывать ваши «передовые» идеи. Вы обещаете мне?

Горский хмыкнул:

— Вполне! Когда они вырастут, они, возможно, сами поймут заблуждения их отцов и дедов. Они раздадут ваши богатства людям и станут честными тружениками. А если не поймут великих идей, то эти нечестные богатства у них отнимут другие и поровну разделят между всеми трудящимися.

Желая миром закончить этот странный и наивный спор, Иван Сергеевич улыбнулся:

— Буду молить Бога, чтобы ваши идеи поскорее улетучились.

Он все— таки ценил начитанность Горского и его математические знания, поэтому терпел тот вздор, какой нес молодой человек.

К тому же Иван Сергеевич жалел его отца, пожилого человека, у которого на родине — то ли в Петербурге, то ли в Варшаве, случились какие-то неприятности — он работал прежде бухгалтером. По этой причине Горский-старший был вынужден бежать в Тамбов.

Здесь с ним познакомился Жемарин и приглашал помогать в составлении квартальных и годовых отчетов. Через отца в дом к купцу попал и его сын.

ПУЛЯ В СТЕНЕ

Несмотря на эрудицию Горского, товарищи его не любили и никто не дружил с ним.

Впрочем, Витольд, вопреки естественной потребности в дружбе, свойственной юношескому возрасту, и сам держался особняком. Окружающих он презирал: бедных — за бедность, богатых — за богатство, а всех вместе — за их удовлетворенность существующими порядками в обществе. И вообще за то, что они живут на свете. Ненависть эта была скорее физиологической, нежели политической.

За неделю до описываемых событий Горский зашел к своему знакомому Ноговикову. Знакомый куда-то отлучился на минутку, а гость заметил пятиствольный револьвер, лежащий на подоконнике.

«Шикарная игрушка! — обрадовался Горский. — Мне такая пригодится».

Он взял револьвер в руки, повертел — тот был заряжен. Услыхав шаги возвращающегося в комнату Ноговикова, он быстро сунул оружие в карман.

Надо заметить, что Витольд преподавал математику еще и сыну городского архитектора Мейснера. В тот день, придя к нему в дом, он увидел на столе стакан, в котором лежали патроны.