Блондинки в шоколаде, или Психология Барби - [2]

Классика жанра: жирафа-дылда-каланча-швабра-шпала-достань-воробышка. Я смотрела на других и понимала, что таких, как я, ДАЖЕ ТУТ мало. Дождавшись своей очереди, Нинка шагнула под объектив. А помощница фотографа предложила мне записаться в тетрадь № 2. В тетради № 1 были данные двухсот девушек; меня, блеющую что-то бессвязное, внесли во вторую тетрадь под номером 274 и принялись за 275-ю. Фотограф неожиданно оказался очень приятным седовласым мужчиной. И то, что я издалека (со своей близорукостью) приняла за похотливую ухмылку, оказалось профессиональным прищуром.

Представитель модельного агентства опаздывал на три часа. Девушки успели перезнакомиться и делились впечатлениями, кто-то особо продвинутый лихо оперировал понятием «кастинг». Многие девочки были с мамами. Я во все глаза смотрела на стайку девушек, явно выделявшихся среди прочих. Это были наши местные «небожительницы». Все они участвовали в первом в истории нашего города конкурсе красоты. Вокруг них вились молодые журналисты и фотографы, среди которых затесался даже радиоведущий. Присутствие представителей масс-медиа придавало значительности происходящему.

В половине десятого вечера пришлось звонить домой. Конечно же, я не решилась бы на эту авантюру, если бы мои родители были в городе. Но они с утра уехали к нашим польским родственникам, и со мной осталась бабушка, вызванная приглядывать за любимой внучкой. По легенде я до девяти делала уроки у Нинки. К приезду мамы, возвращавшейся вечером, я должна была быть дома. Мама у меня строгая, и неудивительно, что в полдесятого они с бабушкой рвали и метали. Объяснив, где нахожусь, я пообещала быть дома максимум в одиннадцать.

Наконец появился представитель модельного агентства, и все засуетились. Он зашел в кабинет справа от сцены, и туда сразу выстроилась очередь. Жаркие споры «кого тут стояло» быстро улеглись, потому что в кабинет предстояло заходить в том порядке, в котором мы фотографировались. Процесс пошел. Недотянувшие до второго тура девушки вели себя по-разному. Были и разочарование, и слезы, и фальшивое: «Не очень-то и хотелось!» Некоторые пытливо расспрашивали более успешных товарок, пытаясь понять, где допустили ошибки. Заветная дверь приближалась, и тут появилась мама. К моему удивлению, я не услышала ни слова упрека. К двенадцати ночи возбуждение стало спадать, очередь заметно поредела: сказывалась усталость. Вместо оживленного гула голосов раздавалось вялое перешептывание.

Нинка вылетела из кабинета очень расстроенная. Времени на обмен впечатлениями не было. Мужчина в кабинете окинул меня усталым взглядом, на неплохом русском извинился за опоздание (передо мной, четырнадцатилетней соплячкой!) и стал задавать вопросы: сколько лет, где учусь, крашу ли волосы, пользуюсь ли косметикой, есть ли мальчик. После вопроса, девственница ли я, вогнавшего меня в краску, остальные как-то не запомнились. На мое заторможенное «да» он пояснил, что это важно, потому что начало половой жизни влияет на фигуру женщины. Потом будничным голосом попросил подождать в зале. Я вывалилась из прокуренной комнаты с блаженной улыбкой.

К концу первого тура в зале осталось 25 счастливиц и их группы поддержки. Мужчина вышел к нам, раздал анкеты и попросил надеть купальники. Все опять загомонило, задвигалось. Мы выстроились на сцене и стали по очереди подходить к его столу. Мужчина что-то уточнял, делал пометки в анкетах и фотографировал девушек. Параллельно с ним девушек снимали фотографы.

Заглянув в мою анкету, он начал расстегивать ремень. До сих пор этот предмет ко мне применяли исключительно в воспитательных целях. Я застыла в недоумении. Обхватив ремнем мои бедра, он сделал на нем отметку, а потом на столе замерил ремень жесткой линейкой. Удовлетворенно хмыкнув, что-то исправил в анкете. Потом, подняв на меня повеселевшие глаза, спросил: «На шубу измеряла?» Его улыбка меня приободрила, и я ответила, что данные писала наобум. Тогда он таким же образом перемерил талию и грудь. Отсутствие у меня купальника и туфель его тоже не смутило. Уточнив размер моей ноги, он заглянул в анкеты и попросил одну из девушек одолжить мне туфли и купальник. Темноволосая красавица не горела желанием делиться нарядом, но ее никто не спрашивал. В нагретом ее телом купальнике и влажных туфлях, под вспышками фотоаппаратов я чувствовала себя не очень уютно и испытала огромное облегчение, когда меня попросили позировать босиком. Грязные доски сцены хоть и пачкали ноги, но не вызывали отвращения.

Отбор закончился в половине второго ночи. Безумно хотелось спать. Все девушки сидели в первом ряду.

Потом нас с еще одной девушкой, победительницей прошлогоднего конкурса, поставили рядом, просили смотреть то в одну, то в другую сторону. Вручили газету и попросили делать вид, будто мы увлеченно читаем. И опять – вспышки, вопросы, поздравления.

Только в редакционном автобусе, который вез нас домой, я узнала, что отобрали нас двоих: меня и Аню. Она старше на четыре года, и у нее уже есть паспорт. Наши фото должны отправить в главный офис, где и будет принято окончательное решение. Мама постоянно твердила, что у меня шансов меньше и чтобы я не волновалась. Но я и не волновалась. Я хотела есть и спать. Мы вышли из автобуса и подошли к арке, ведущей в Нинкин двор. Возле нее с каменным лицом стояла Нинкина мать. Моя мама извинилась перед ней и попросила не быть с Ниной слишком строгой. Когда мы отошли,