Блондинка в озере - [29]

По туалетному столику была рассыпана пудра. На корзинке для мусора висело полотенце с мазком темно-красной помады. Две подушки в изголовье кровати еще хранили вмятины от голов, и из-под одной торчал кончик женского носового платочка. В ногах валялась абсолютно черная ночная рубашка. Резко пахло сандалом.

Интересно, что подумала обо всем этом миссис Фолбрук.

Я повернулся и посмотрел на себя в большое зеркало на двери гардероба. Дверь эта была белой, с хрустальной шарообразной ручкой. Я открыл ее носовым платком и заглянул. Внутри была фанеровка из кедра, приятно, по-дружески попахивало твидом и висело много мужской одежды. Но не только мужской.

Я обнаружил там женский костюм, черный с белым, где преобладал белый, на верхней полке увидел панаму с черно-белой крученой лентой, а внизу — черно-белые туфли. Были там и еще какие-то тряпки, но больше я не присматривался.

Я закрыл гардероб и покинул спальню, держа наготове платок для следующих ручек.

Запертая дверь рядом с бельевым шкафом явно вела в ванную комнату. Я подергал ее, но безрезультатно. Наклонившись, я увидел в центре ручки узкую прорезь и понял устройство — дверь закрывалась щеколдой изнутри, а прорезь извне предназначалась для ключа без бородок — на случай, если кому-то в ванной станет плохо или там закроется капризный ребенок.

Такой ключ обычно держат на верхней полке бельевого шкафа, но сейчас его там не было. Я попытался всунуть в прорезь лезвие перочинного ножа, но оно оказалось широковатым. Тогда я вернулся в спальню и взял с туалетного столика пилку для ногтей. Пилка подошла, и дверь открылась.

На раскрашенной бельевой корзине валялась мужская пижама песочного цвета, рядом на полу — тапочки без задников. На раковине лежала безопасная бритва и тюбик крема для бритья с открученным колпачком. Окно было закрыто, в воздухе стоял специфический острый запах, который ни с чем не спутаешь.

На желто-зеленых плитках пола отсвечивали медью три пистолетные гильзы, а в матовом стекле зияла аккуратная дырочка. Слева над окном я заметил в штукатурке под краской еще два отверстия от пуль. Душ был закрыт белой с зеленым занавеской из прорезиненного шелка на хромированных кольцах. Я раздвинул ее, и кольца непристойно громко зацарапали по палке.

Когда я всунул за занавеску голову, волосы у меня встали дыбом. Конечно, он был тут — а где же еще? Съежился в углу под двумя поблескивающими кранами, а из хромированного душа на него тихо лилась вода.

Колени у Лавери были подтянуты кверху, но как-то расслабленно. На голой груди рядом с сердцем синели две смертельные дырочки. Кровь, по всей видимости, смыло водой.

В глазах его застыл какой-то странный, радостно-ждущий взгляд, словно он учуял задах кофе и уже предвкушал завтрак.

Чистая работа! Вы только что побрились, сняли пижаму и, склонившись за занавес, решали отрегулировать температуру воды. И тут дверь ванной открывается и кто-то входит. Этот «кто-то» — женщина. В руке у нее пистолет. Вы смотрите на дуло, а она уже спускает курок.

Первые три пули проходят мимо. Невероятно, но с такого близкого расстояния она все же умудрилась промазать. Видимо, и такое бывает. Откуда мне знать.

Деться вам некуда. Если вы из особого теста, то можете рискнуть и броситься на женщину. Но Лавери ведь колдовал с кранами и был захвачен врасплох. К тому же — он обычный человек, его охватывает паника. А дальше душа деться некуда.

И вот он заскакивает в душ, но тут же упирается в кафельную стену, прижимается спиной к этой последней в его жизни опоре. Конец пространства и конец жизни. Грохочут еще два, может быть три, выстрела, и он сползает по стене на пол, и глаза у него уже не испуганные. Они просто пустые, как у всех покойников.

Женщина протягивает руку, выключает душ, потом фиксирует щеколду, и уходя, бросает пистолет на лестнице. Чего о нем заботиться?! Это ведь, скорей всего, его собственный пистолет.

Так оно все и было. А как же еще? Я наклонился и пощупал руку Лавери. Она была твердая и холодная как лед. Я вышел из ванной и, чтобы не создавать лишние трудности для полиции, оставил дверь открытой.

Вернувшись в спальню, я вытащил из-под подушки платочек — тонкий лоскутик с красным зубчатым кружевом по краям и такого же красного цвета инициалами в уголке: «А. Ф.».

— Адриана Фромсет, — сказал я и засмеялся. Смех получился мерзкий.

Я помахал платочком, чтобы хоть немного сбить запах, завернул его и сунул в карман. Потом поднялся наверх и покопался в столе у стены гостиной. Никаких интересных писем, телефонов или пикантных брачных свидетельств там не было. А если и были, я их не нашел.

На глаза мне попался телефон. Он стоял на маленькой тумбочке у камина. Шнур у него был длинный, чтобы мистер Лавери мог спокойно полеживать на диване — сигарета в белых зубах, высокий бокал на столике рядом — и неспешно, в свое удовольствие болтать с очередной подружкой. Этак легко, шутливо, кокетливо, не особенно тонко, но и не совсем уж пошло.

Теперь и этому конец. Я отошел от телефона к выходу, убрал язычок замка на предохранитель, чтобы можно было при нужде войти, и чуть приподняв дверь, нажал на нее, чтобы плотно закрыть. Потом поддался тропинкой на улицу и остановился на солнце, гладя на дом доктора Олмора.