Блондинка - [180]

— Кто у нас тут сексуальная куколка-блондинка? Она?.. Быть того не может! — И хватали ее за ягодицы и лобок. Норма Джин верещала, отталкивала их руки. При одном только прикосновении их быстрых сильных пальцев, при одном только взгляде на их раскрасневшиеся лица она вся так и таяла. Пусть пошлость, но именно так оно и было. Линия сердца у вас превалирует над остальными. Главное для вас любовь, мадемуазель.

Именно Норма Джин веселила и подбадривала своих мальчиков, когда они нуждались в утешении. Что, кстати, бывало нередко после бурных, в античном духе, ночей и безумных дней. После того как Эдди Дж. разбился во взятом напрокат «ягуаре». После того как уровень красных кровяных телец в крови у Касса вдруг упал необычайно резко, и ему даже пришлось провести в больнице целых три «совершенно чудовищных» дня. Когда Эдди Дж., получивший роль Горацио в местной постановке «Гамлета» и дружно превозносимый до небес за исполнение лос-анджелесской прессой, вдруг проснулся однажды днем и заявил, что «голова у него совершенно пустая… как будто шлангом высосали все мозги», и не пошел на вечерний спектакль, и вообще больше не явился в театр. Когда Касс, занятый в кордебалете мюзикла, поставленного на МГМ, умудрился сломать лодыжку на первой же неделе репетиций — «И не пудрите мне мозги всей этой фрейдистской мутью, это просто случайность!»

Так вот, после всего этого Норма Джин утешала и ублажала их, нянчилась с ними, терпеливо выслушивала все их жалобы и нытье. А иногда — даже и не слушала, что именно они говорят. Потому что, пребывая в раздражении, они бесконечно оскорбляли и цепляли ее. Ибо, наверное, не столь важно, что тебе говорят, но важно, как говорят. Искренне, без всяких там уверток и недомолвок, сжимая твою руку в своей, глядя тебе прямо в глаза.

— О, Норма! Мне кажется, я люблю тебя.

А Эдди Дж. с лицом избалованного мальчишки, которое вдруг все морщилось и искажалось, словно он был на грани слез, вдруг заявлял:

— Я ревную тебя к Кассу. Ревную тебя к любому, кто на тебя взглянет. И если и смогу полюбить ж-женщину, так это будешь только ты!

И еще был Касс с мечтательными глазами, первая настоящая любовь Нормы Джин. Эти глаза! Самые красивые глаза, какие я когда-либо видела у мужчины. Впервые заглянула она в них давным-давно, еще когда была ребенком.

— Норма? Когда ты говоришь, что любишь меня, когда смотришь на меня вот так… кого ты видишь, скажи! Но только правду! Его, да?

— О! Нет-нет, что ты! Я вижу только тебя.

Как красноречивы они были, Касс Чаплин и Эдди Дж., с каким блестящим остроумием, выразительностью и упоением рассказывали о своих знаменитых и гадких отцах! «Отцы Хроноса» — так называл их Касс и бледнел при этом от злости. «Пожирали своих отпрысков».

(— А кто такой Хронос? — спросила как-то Норма Джин, не желая показывать Кассу свою необразованность. И Эдди Дж. неуверенно ответил:

— Кажется, какой-то древний царь. Или нет, погоди-ка… у греков он был то же самое, что Иегова. Да, древнегреческий бог. Точно!) В Голливуде обитало немало детей разных знаменитостей, и большинство были словно околдованы злыми чарами. И похоже, Касс и Эдди Дж. были знакомы со всеми.

Эти люди носили громкие фамилии (Флинн, Гарфилд, Барримор, Свенсон, Талмидж), которые, казалось, давили на них физически и морально. Они выглядели слабохарактерными и незрелыми, но смотрели на мир старческими глазами. Уже с малолетства старались перещеголять друг друга в цинизме и иронии. Редко удивлялись жестоким поступкам, в том числе и своим собственным, зато их могло растрогать просто до слез малейшее проявление доброты или благородства.

— С нами надо поаккуратнее, — любил повторять Касс.

Эдди Дж., соглашаясь с ним, горячо подхватывал:

— Да! Все равно что кобру кормить! Да я сам могу дотронуться до себя разве что десятифутовой палкой.

Норма Джин возражала:

— По крайней мере у вас обоих есть отцы. Вы знаете, кто вы.

— В том-то и несчастье! — раздраженно отвечал ей Касс. — Мы знали, кто мы, уже до того, как родились.

Эдди Дж. добавлял:

— Мы с Кассом носим на себе двойное проклятие. Оба мы младшие. Оба родились от отцов, которые нас не хотели.

— С чего это вы взяли, что не хотели? — пыталась возразить Норма Джин. — Вряд ли стоит верить вашим матерям, мало ли что они там говорили. Когда кончается любовь и люди разводятся…

Касс с Эдди Дж. отвечали дружным и презрительным фырканьем:

— Любовь!.. Ты это серьезно? О какой такой гребаной любви толкует нам эта маленькая Рыбка?

Норма Джин не на шутку обижалась.

— Мне не нравится это прозвище, Рыбка. Оно мне противно.

— А нам противно, когда ты поучаешь нас, что мы там должны чувствовать, — злобно огрызался Касс. — Ты никогда не знала своего отца, ты свободна. Можешь сама себя изобрести. И надо сказать, проделала в этом смысле замечательную работу. «Мэрилин Монро»!

Эдди Дж. возбужденно подхватил:

— Да, именно! Ты свободна! — И чисто импульсивным жестом схватил Норму Джин за руку, да так крепко, что едва не переломал ей пальцы. — Ты не носишь фамилию трахальщика, благодаря члену которого появилась на свет! Твое имя целиком придуманное: «Мэрилин Монро»! И мне это страшно нравится. Ты как бы сама себя родила.