Блондинка 23-х лет… - [13]

Очнулся от легкого похлопывания по щекам. И первое, что услышал — всхлипы. На мой лоб упали теплые капли. Я разомкнул веки. Надо мной знакомое, совсем недавно желанное лицо, но теперь заплаканное, с искаженными чертами. Из-под разорванного платья выглядывала маленькая девичья грудь. Я завороженно уставился на нее, и на моих искривленных болью губах появилась улыбка, до того неожиданно и приятно было видеть среди крови и слез нечто, напоминавшее об иной жизни.

Она заметила мои открытые глаза, запахнула платье и поднялась с колен.

— Вызови милицию, — попросил я.

Она отступила и, затравленно глядя на меня, помотала головой. От нее в столь стрессовом состоянии можно было ожидать любых действий. Нас лишь примирила на время общая беда, которую мы, помогая друг другу, одолели, но сейчас, когда опасность миновала, мы стали если и не врагами, то, по крайней мере, людьми, между которыми встал закон.

— Помоги мне сесть, — решил я сгладить взвинченное состояние девушки просьбой о помощи.

Больше всего я боялся, что она исчезнет, хлопнув дверью. Удариться в бега — это самый худший вариант для нее. Впрочем, и для меня, еще не совсем очухавшегося от удара, ее исчезновение тоже не самый лучший исход.

Время отсчитывало секунды ее нерешительности. Я понимал: если не приведу сейчас Марину к состоянию трезвомыслия, не вырву ее из лап инстинкта самосохранения, толкавшего к бегству, то жизнь этой длинноногой блондинки будет окончательно изломана.

— Помоги мне сесть, пожалуйста, — повторил я просьбу. Проявит ли она милосердие? Пробьются ли в ней, зажатой в тисках страха и безысходности, ростки разумного?

Она испуганно дернулась, когда громко простонал сухощавый и, как мне показалось, в этот самый миг и был сделан ею выбор. Марина приблизилась ко мне, подхватила под мышки, и мы вместе достигли дивана. Сидя на полу, я привалился к нему спиной, она же опустилась на диван поодаль. От приложенных усилий у меня закружилась голова, покатилась в сторону, прямо к ней на колени. И тут я ощутил, как ее пальцы коснулись моих волос.

— Тебе больно? — спросила она сочувственным, но уставшим голосом.

— Тебе, наверно, больнее, — ответил я, представляя душевное состояние девушки.

— Меня посадят? — как-то равнодушно спросила она.

— Не знаю, потому что почти ничего не знаю о тебе. Но в любом случае удар скалкой зачтется, — мрачно пошутил я.

Марина рассмеялась, истерично, с долей обреченности, но как оказалось вовсе не от моей мрачной шутки.

— Ну вот я и протянула руку за подаянием. Думала, этого никогда не случится, — и вновь истеричный смешок. — Ты ответишь на мое письмо из тюрьмы? Или забудешь меня?

— Как можно забыть того, кто спас тебе жизнь? Нас повенчала сама смерть, пройдясь косой над нашими головами. А союз, скрепленный дыханием смерти, самый прочный на свете.

— Повенчаны. — Она хмыкнула. — Ты будешь приходить на мои допросы?

— А тебе есть что рассказать?

— Немного: хотела быть состоятельной и независимой. Бросила институт, отвергая всех своих друзей, связалась вот с такими деловыми людьми. Они приобщили меня к веселью, беззаботному времяпрепровождению, вину, наркотикам. С помощью их денег приобрела квартиру, из которой в скором времени сделали перевалочный пункт. При получении телеграмм бежала на вокзал, к поездам, следовавшим из южных районов. Мне передавали сверточки, сумочки. Я тащила их к себе домой. Когда накапливалось несколько килограммов наркотиков, давала в газету объявление о знакомстве. Боже, сколько писем я получала и каких! Но все они остались без ответа. — Она огорченно вздохнула, как о чем-то навсегда потерянном. — В назначенный день дверь моей квартиры открывалась только однажды — в час, когда приходили за товаром. Остальную часть суток сидела взаперти, не подавая признаков своего присутствия. Мне доверяли и в то же время контролировали. Всякое самовольство исключалось, меня попросту убили бы. Я походила на зверька, попавшего в западню с железной дверью, ключи от которой в руках других, а запасного выхода не существовало. От жизненного тупика появлялись мысли о самоубийстве. Выручала «травка», которую я пристрастилась курить.

Марина говорила тихим торопливым голосом, как на исповеди. Она торопилась очиститься, как в предсмертный час, от грехов, чтобы дать свободу своей душе, живущей столько времени взаперти. Я не перебивал ее, хотя естество профессионального сыщика так и подталкивало вклиниться с вопросом.

— Твое появление здесь оказалось для меня полной неожиданностью. Я запаниковала, хотя и не показывала виду. Когда ты заговорил о двух убитых девушках, я поняла, почему меня предупредили повременить с подачей объявления. Шли какие-то неизвестные мне разборки. А выставленный вами постоянный пост внес страх не только в мою душу. Мы ожидали самого худшего — обыска. Потому и было решено разыграть перед вашими сотрудниками любовную сценку, чтобы попытаться вынести из квартиры запасы наркотиков. Роль пылкого любовника играл личный телохранитель босса, это тот мужчина, с которым ты так рвался переговорить. «Большой Вова» (я понял: речь шла о бывшем обладателе хриплого голоса) объявился перед вашим приходом, после того как ушли ваши люди, чтобы прикрыть нас в случае опасности. Он единственный, через кого я поддерживала связь и получала указания.