Блокада Ленинграда и Финляндия. 1941-1944 - [39]

В Восточной Пруссии на аэродроме у Гольдапа Маннергейма встречал Кейтель, а поблизости от ставки, в Растенбурге — сам Гитлер, которому маршал сразу преподнес подарок — финский автомат «Суоми». Затем в бункере ставки состоялась конфиденциальная беседа с гостем. В ходе нее, вспоминал Маннергейм, «я отчасти ожидал, что он заговорит о старом вопросе — об осуществлении совместной операции против Петербурга и Мурманской дороги — но хозяин удовлетворился желанием обсудить в первую очередь военный потенциал Финляндии». Когда же после этого, в оперативном отделе генерал Йодль сделал обзор об общем положении на фронтах, то Гитлер сообщил о начале в ближайшие дни наступления немецких войск на восточном фронте и, что «запрограммированным является наступление на Петербург».[345] При всем этом якобы не ставился вопрос о привлечении к операции финской армии. Начало указанного наступления предусматривалось поздним летом.[346]

Какие проблемы обсуждались во второй половине дня, когда Маннергейм гостил у Геринга в его охотничьем имении недалеко от ставки, осталось не ясным. Судя по фотографиям, запечатлевшим их обоих у разложенной на столе оперативной карты,[347] внимание было приковано, очевидно, к военным вопросам. Маннергейм, однако, не упоминает ничего об этом в своих мемуарах.

28 июня маршал возвратился в Финляндию. Естественно, необходимо оценить, какое в целом воздействие оказали на него встречи с Гитлером, и внесли ли они перемены в имевшиеся у Маннергейма представления относительно дальнейшего ведения войны против Советского Союза.

Если основываться на эпизоде, который описывает сопровождавший маршала во время визита Лехмус, то ответ можно дать ясный — от сомнений относительно возможности победы Германии Маннергейм определенно пришел к заключению о неотвратимом ее поражении. Лехмус пишет, что в тот же день вечером после возвращения из Германии маршал пригласил его домой к себе в Хельсинки и просил в присутствии министра обороны Вальдена, находившегося в дружеских отношениях с главнокомандующим, рассказать, какое сложилось мнение у него о закончившемся визите и предстоящем летнем наступлении Германии. Лехмус решил тогда откровенно сказать следующее: «После этой поездки и услышанных мною докладов в ставке Гитлера об обстановке, больше не верю в то, что Германия выйдет победителем или достигнет ничейного результата с Советским Союзом, восточный же поход, по-видимому, закончится фиаско для Гитлера». Маннергейм, по свидетельству докладывавшего, отреагировал так: «Действительно исключительно интересно было услышать, что и Вы пришли в данном случае к тому же самому окончательному заключению».[348] Это означало, по мнению Лехмуса, что маршал сделал радикальную переоценку своих взглядов относительно военной ситуации. Для Маннергейма, очевидно, важно было, что разговор состоялся в присутствии Вальдена, с которым, по всей вероятности, уже предварительно происходил соответствующий обмен мнениями.

Маннергейм безотлагательно проинформировал о своих соображениях, касавшихся оценки военно-политической обстановки, президента, узкий крут руководства в правительстве и начальника генерального штаба. Вместе с тем он был категорически против того, чтобы его мнение было доведено до сведения других лиц, в том числе и до командного состава на фронте.[349]

Однако вскоре события на советско-германском фронте стали развиваться совсем не так, как представлялось Маннергейму. Начавшееся в конце июня 1942 г. германское наступление было успешным. Осуществив глубокий прорыв на воронежском и ворошиловградском направлениях немецкие войска в середине июля стали продвигаться к Сталинграду и Кавказу.

История с операцией «Нордлихт»

В это время в финской ставке настроения стали заметно меняться. Генерал Туомпо писал в своем дневнике 15 июля: «Крупное наступление Германии… Маршал в хорошей форме и хорошо себя чувствует».[350] Приехавший за день до этого в Северную Финляндию — в Рованиеми — генерал Йодль довел до сведения финского командования, что наступление на Ленинград намечается начать в сентябре. Маршалу уже это было известно из донесения, поступившего из Германии от генерала Талвела.[351] Официально же эти сведения получили подтверждение в подписанной Гитлером 23 июля директиве, где группе армий «Север» давалось указание к началу сентября подготовить захват Ленинграда. Для обеспечения выполнения этой операции предусматривалось направить из Крыма после взятия Севастополя пять дивизий 11-й армии вместе с артиллерией особой мощности, а также передать другие части из резерва. 31 июля намеченная операция получила кодовое название «Нордлихт».[352]

Вряд ли следует недооценивать опасность для Ленинграда планировавшейся операции «Нордлихт». Многое в ходе ее могло зависеть от участия в ней Финляндии. Военные события на северном фланге должны были по замыслу Гитлера развиваться комплексно. Как совершенно правильно писал профессор Т. Полвинен, «следует помнить, что «Нордлихт» не был какой-то самоцелью, а являлся прологом предполагавшегося «Ланхсфанга»»[353] — операции по захвату Мурманска и Кандалакши. О повышенном внимании германских руководства и военного командования в середине лета 1942 г. к северному флангу свидетельствовали визиты в Финляндию из ставки Гитлера генерала А. Иодля, а также Г. Гиммлера. Они вели в Рованиеми переговоры с генералом Дитлем, командовавшим в Заполярье 20-й горной армией. Дитль настойчиво добивался того, чтобы склонить финское военное командование предпринять со своей стороны наступление на беломорском направлении и в ходе его перерезать Мурманскую железную дорогу. Об этом он еще ранее говорил представителю германского главнокомандования при финской ставке генералу Эрфурту, приезжавшему в Рованиеми. Ответ того был таков, что финны могут пойти на это в том случае, если группа армий «Север» возьмет Ленинград или произойдет замена финских войск на Карельском перешейке немецкими.