Блокада. Книга 1. Охота на монстра - [43]

Гронский замолчал. Поднес к губам пиалу с чаем, но пить не стал.

— Другое дело, что сам фюрер обладает колоссальным гипнотическим даром. Хаусхоффер говорил мне, что он способен убедить в чем угодно и одного человека, и целую толпу. А один раз добавил, что это настоящее чудо, которое сотворил Эккарт.

— Кто такой Эккарт?

— Странный человек. Хаусхоффер называл его учителем фюрера. Он умер вскоре после пивного путча в Мюнхене, когда Гитлер сидел в тюрьме. Говорят, что Гитлер плакал, узнав о его смерти.

— Плакал? — брезгливо переспросил Абакумов.

— Фюрер вообще очень сентиментален, — пожал плечами Гронский. — Вы не знали? Он обожает щенков и котят, и ненавидит охоту.

Абакумов круто развернулся к нему и грозно навис над сидевшим на табурете астрологом.

— Ты что, собрался мне рассказывать, какой Гитлер замечательный? И собачек любит, и гипнозом владеет, так, что ли?

— Мне казалось, вы хотели узнать о Гитлере больше, чем можно прочесть в фельетонах Эренбурга и Меттера, — холодно сказал Гронский.

— Мне нужно знать, пользуется ли Гитлер услугами гипнотизеров! А про его любовь к собачкам будешь рассказывать кому-нибудь другому!

Гронский допил чай и поднялся. Он был на полголовы ниже рослого Абакумова, но держался с таким достоинством, что генералу стало даже завидно.

— По моей информации, — тщательно выговаривая слова, произнес Гронский, — Гитлер не прибегает к помощи гипнотизеров. Ему это попросту не нужно, поскольку он сам владеет техникой внушения.

— Этому можно научиться? — Абакумов слегка сбавил обороты.

— Можно, конечно, были бы способности. И в обществе Туле, и в Биорадиологическом институте этому учили. Другое дело, что, если способностей нет, то даже лучшие учителя окажутся бессильны.

— А у Гитлера способности, конечно, были? — язвительно спросил Абакумов.

На этот раз Гронский ответил не сразу. Он прошелся по комнате, словно бы что-то припоминая, потом приложил палец к кончику хрящеватого носа и некоторое время стоял неподвижно.

— По-видимому, да, — ответил он, наконец. — Но Хаусхоффер считал, что эти способности не врожденные. Он, видите ли, хорошо знал людей, сталкивавшихся с Гитлером в годы Первой мировой. И все они, в один голос, твердили, что это был маленький, зажатый, совершенно ординарный ефрейтор, который с трудом мог связать три слова. Гитлер страдал от какого-то заболевания… то ли нервного, то ли психического… у него случались истерики, ему то и дело казалось, что он слепнет! Никакого намека на силу воли, и уж тем более на то, чтобы подчинять своей воле других… Все изменилось после войны. Гитлер познакомился с Эккартом, и тот сделал с ним что-то… что-то, после чего прежний Гитлер умер, и родился новый. Тот, за которым шли толпы.

Абакумов крякнул.

— Значит, ты думаешь, что гипнозу его научил этот… Эккарт?

— Так мне говорил Хаусхоффер. Проверить это нельзя, поскольку Эккарта, как я уже упоминал, давно нет в живых, а Хаусхоффер вряд ли станет откровенничать…

«Вот и поговорили, — мрачно подумал генерал. — Что я буду шефу докладывать? Провел с Гронским беседу о гипнозе и гипнотизерах, выяснил, что человек, предположительно обучавший Гитлера искусству внушения, умер двадцать лет тому назад? Да, хорошо поработал, нечего сказать».

И тут Абакумова неожиданно осенило.

— Слушай, Сергей Николаевич, — проговорил он медленно, — а вот этот парижский эмигрант, про которого ты товарищу Меркулову докладывал… он ничего интересного на эту тему нам рассказать не может?

Лицо Гронского просветлело, как будто он вспомнил о чем-то очень хорошем.

— Георгий Иванович? Разумеется, может! Он, кстати, был дружен с Хаусхоффером, я, собственно, на квартире у Карла с ним и познакомился. Они вместе ездили на Тибет, в какую-то секретную экспедицию. Действительно, как это я сразу не подумал… А с ним удалось установить связь?

Абакумов посмотрел на астролога тяжелым взглядом. Наконец-то представился случай ущучить этого зарвавшегося аристократишку.

— Не выходите за рамки своей компетенции, товарищ директор специального научно-исследовательского института, — сказал он неприятным голосом особиста. — Иначе нам с вами придется разговаривать уже совсем в другом месте и на другие темы.

Щеки Гронского порозовели. «Краснеет, как девка, — неприязненно подумал Абакумов. — А еще разведчик».

— Извините, товарищ генерал, — вздохнул астролог. — Дурное любопытство.

— Ладно, — Абакумов, довольный тем, что сумел поставить выскочку на место, сунул Гронскому свою огромную ладонь. — Будем считать, ты мне сегодня помог. А этот… гороскоп… никому, кроме меня не показывай. Я на днях заеду, заберу.

Вернувшись в Москву, Абакумов сразу же поднялся в кабинет к Берии, но наркома на месте не оказалось — секретарша сказала, что Лаврентий Павлович уехал и будет поздно вечером. Несколько минут генерал раздумывал, не поставить ли в известность Меркулова: в конце концов, комбинацию с Гурджиевым вел именно он. Решил — не стоит; субординация — великая вещь, пренебрегать ею нельзя. В иерархии НКВД они с Меркуловым стояли на одной ступени служебной лестницы — заместители наркома. Меркулов с Гронским уже поработал и особых результатов не добился: нельзя же, в самом деле, считать результатом бессвязный бред, присланный Мушкетером из Парижа, все эти «огни преисподней», «любовницу Сатаны» и «оживление мертвых». У него, Абакумова, есть, по крайней мере имена: Эккарт и Хаусхоффер. Вот о них-то и следует расспрашивать старого эмигранта, а вовсе не о заброшенных румынских замках и тайниках на берегу озера Рица. Именно с этим предложением Абакумов собирался пойти к Берии.